— Мы побеседуем на эту тему в другой раз, когда ты увидишь, что можешь доверять мне. Я понимаю, что vicaria могла подорвать твою веру в гуманность нашего режима в Святой Каталине. Пожалуйста, поверь мне — сестра Лорета не олицетворяет собой всех нас. Ее следует скорее жалеть, чем бояться. Ее вера с самого начала приобрела истерический надрыв. Обычно ее излишества нас лишь забавляют. Это помогает нам терпеть ее.

Настоятельница вздохнула:

— Возможно, нам следовало быть не такими терпимыми и снисходительными в отношении нее… Но давай больше не будем говорить об этом. Твои новые сестры с нетерпением ждут встречи с тобой. — Priora взмахом руки указала на монахиню, охранявшую вход в мою келью.

Лица моего коснулся порыв теплого ветерка, как будто развернулись летние паруса. Меня окружили улыбающиеся девушки. Они опускались на колени рядом с моей кроватью, заглядывали друг другу через плечо, наклонялись, стараясь оказаться поближе ко мне.

— Какая красивая и хрупкая! — выдохнула одна из них. — Она похожа на стекло!

— Она говорит по-испански?

— Да! Да, ты знаешь, что говорит! Нам сказали…

— Венецианская Калека! — захихикала другая, но ее сурово оборвала priora.

— Ее душа прекрасна в глазах Господа, — невозмутимо напомнила она им, — значит, и в наших тоже.

Дюжина нежных рук приподняла мои простыни, чтобы открыть нижнюю рубашку, а потом пробежалась пальчиками кружевам и атласной ленте на вороте. Монахини с восхищенными восклицаниями рассматривали мое белье, уже разложенное по полкам, а потом набросились на мое дорожное платье, кучкой лежавшее на полу. Одна из них подхватила мои панталоны и, пританцовывая, принялась напевать арию Россини. Мне стало понятно: мои новые подруги прекрасно знали, что priora снисходительно отнесется к любым легкомысленным излишествам, если только их будет сопровождать соответствующий музыкальный аккомпанемент.

— Раздельные панталоны!

Похоже, девушки еще никогда не видели ничего подобного Другая подхватила с пола мою шелковую юбку и приложила ее к себе, и все восторженно затаили дыхание.

— Венецианская мода, — благоговейно прошептал кто-то.

Я угрюмо подумала: «Да, венецианская мода, только десятилетней давности. Мингуилло не спешил тратить деньги на то, чтобы моя одежда хотя бы не слишком отставала от времени».

Priora, вместо того чтобы упрекнуть монахинь, предоставила полную свободу их игривому любопытству. У меня появилось странное чувство, что она хотела позволить им поближе познакомиться со мной, чтобы они видели во мне не только калеку с изувеченной ногой. И действительно, они быстро позабыли о моих увечьях, и теперь засыпали меня вопросами о Карнавале в Венеции, о манерах благородных господ и о том, как выглядят гондольеры.

В комнату скользнула мрачная тень, и резкий голос vicaria произнес:

— Это создание явно было выбрано для того, что испытать на себе всю полноту Божьей кары. Завидуйте ей, сестры, потому что наказание уже начертано на ее плоти.

Внезапно моя увечная нога вновь стала самой большой частью моего тела. Девушки, рассматривавшие мое нижнее белье, уронили его на пол. Какая-то темноглазая послушница сочувственно погладила мою ногу. Все остальные замерли на месте.

— Это совсем не значит, — продолжала vicaria, подходя к моей кровати, — что она должна претендовать на малую толику жалости по отношению к себе. Она этого не заслуживает. Правда, сестра Хуана Франсиска дель Сантиссимо Сакраменто? Правда, сестра Мануэла де Нуэстра Мадре Санта-Каталина? Правда, сестра Жозефа дель Коразон де Хесус? Правда, сестра Рафаэла дель Дульче? Правда, сестра Мария Роза дель Костадо де Кристо?

Заслышав свое имя, каждая из девушек бледнела и отступала на шаг. Наконец, голос vicaria разогнал молоденьких монахинь по их кельям: топот легких ног, похожий на шум дождя, стих вдали, и в воздухе осталось висеть лишь тревожное ожидание.

Priora холодно смотрела на vicaria с другого конца комнаты.

— Разве это было так уж необходимо, сестра Лорета?

— Венецианской скверне нельзя позволить запачкать наш монастырь. Я удивлена, что вы позволили им предаваться бездумным фантазиям и непристойно обращаться с нижним бельем Венецианской Калеки.

— А вы, по своему обыкновению, подслушивали снаружи? Это очень недостойная привычка, сестра Лорета. Я хотела создать атмосферу неформального радушного приема для нашей новой сестры. Ледяная ванна — это не то приветствие, на которое я рассчитывала. Однако же я вовсе не обязана оправдываться перед вами. Я все еще priora этого монастыря, и меня уже дважды избирали на эту должность по желанию наших сестер, в отличие от вас.

Единственный глаз vicaria яростно сверкнул и погас.

После того как я пришла в себя, моей первой обязанностью стало посещение церкви. Должно быть, мой отец пользовался нешуточным влиянием в городе, потому как в первый же день моей службы церковь Святой Каталины до отказа заполнили люди, жаждущие собственными глазами увидеть la Veneciana.[147]Об этом я узнала от самой vicaria. Она уставилась на толпу злобно бормоча что-то себе под нос.

Из-за ширмы я разглядывала экзотическое столпотворение — женщин в цветастых платьях и черных кружевных мантильях и офицеров перуанской армии с золотыми серьгами в ушах.

Мы, монахини, заполнили свою часть церкви, сооруженной в виде тоннеля — «чтобы уберечься от землетрясений», как прошептал мне на ухо кто-то, — и разукрашенной в цвета золота и топленого молока. Чудесные голоса монахинь воспаряли под своды церкви и проникали сквозь решетку. По лицам горожан я видела, что пение согревало их сердца и наполняло души мягкой и созерцательной мечтательностью.

С нашей стороны решетка была деревянной, а с обратной — железной, словно намекая на то, что мы избрали заточение по собственной воле и желанию.

Priora рассказала мне о том, что моего отца буквально боготворили в Арекипе. Я сама вспоминала о нем с любовью, хотя по большей части воспоминания эти были смутными и немногочисленными. Что бы он почувствовал, если бы увидел меня здесь? Каковы были его планы в отношении меня, если он вообще задумывался об этом? Я украдкой наблюдала за мужчинами Арекипы, поместившими своих дочерей и сестер в монастырь. По меньшей мере один раз в неделю они вынуждены были приходить в эту церковь, чтобы взглянуть на дело рук своих. «Когда они смотрят на своих женщин за деревянными брусьями решетки, — думала я, — вспоминают ли они доверчивые детские личики, глядевшие на них снизу вверх из колыбелек?»

Мингуилло Фазан

Совесть похожа на щекотку. Одни восприимчивы к ней, другие — нет.

Совестливый читатель, к своему вящему разочарованию, обнаружит, что в современной литературе прослеживается тенденция к выхолащиванию этого нежного органа — совести. Возьмем, к примеру, нынешнее повествование о неисправимом герое, все преступления которого приносят ему пользу, и немалую. И, если бы мой отчет оборвался на этом месте, можно было бы подумать, что мир погряз в бесчестьях и подлости, которые всегда остаются безнаказанными.