Теперь Лавр сидел и слушал начальника их шарашки, вещающего о задачах создания для армии такой артиллерии, какой ни у кого нет. Разница этого мероприятия с собраниями на воле, думал он, только в том, что здесь не надо вступать в дискуссию. Даже одобрять не надо. Нужно слушать, а потом выполнять. В их спецтюрьме не было карцера, и за невыполнение заданий не уменьшали пайку; но сорвавший планы создания нового вооружения сразу и без сомнений отправится туда, где есть карцер, и где могут урезать пайку. Велено конструировать самые лучшие пушки?.. Выполняй!

Кстати, царь Пётр сумел решить эту задачу. Пушки, пусть и с опорой на шведский опыт, его крепостные мастера лили отличные. И шведов с их новаторскими мобильными пушечками, завоевавшими всю северную Европу, побили!..

Он припомнил, как весной 1940 года Герасимов вызвал его к себе. Сам сидел за большим канцелярским столом. Лавр – перед ним навытяжку. Начальник посмотрел на него строгим взглядом и сумрачно спросил:

– Вы ничего не хотите мне сказать, Гроховецкий?

– Нет.

– Вот как.

Было видно, что начальник в некотором затруднении. Лавр ждал.

– Дело в том, что мне звонили, – произнёс, наконец, Герасимов. – И просили передать вам, что если у вас есть новости по известным вам английским проблемам, то достаточно сообщить мне, и с вами свяжутся.

– Спасибо, я учту.

– Что это значит, Гроховецкий?

– Вам лучше спросить у тех, кто вам звонил…

Стало понятно: Ветрову известно, где обитает Лавр, и вызволять он его не собирается. Но англичанами интересуется!

Однажды Лавр попал в Англию. В «верха» не лез, но и в земле копаться не хотелось. Ни в одну ремесленную гильдию ему, с его непонятным происхождением, вступить было невозможно. Зато каменщики из гильдии масонов, строители мостов и храмов, приняли его в свои ряды с охоткой: он умел чертить и мог рассчитывать нагрузки.

Как-то в пивной ему на глаза попался мужчина средних лет, смутно знакомой наружности. Попытки напрячь память ни к чему не привели. Тогда он, наоборот, память расслабил – будто ему и неинтересно совсем, кто этот незнакомец – и тут-то она сработала: это тот покойник, которого он препарировал в городе Вятиче, приехавший туда зимой на санном буере с латинскими буквами RB на спинке сидения. Теперь он здесь – стало быть, темпоральный шпион…

Лавр проследил, где тот живёт. Потом, прикидываясь простачком, стал расспрашивать окружающих: что за парень? Это Джон Смит, помощник Ньютона, – сказали ему. – А кто этот Ньютон? – О! Большой учёный! Знает всё про звёзды, превзошёл любого в математике, ему подвластны ветры и дожди, и он способен предсказывать наводнения, потому что вывел формулу приливов.

Тут-то Лавр и задумался. Он знал, что Ньютон открыл законы движения, и закон всемирного тяготения, и закон теплообмена; сформулировал принцип сохранения импульса, занимался историей, механикой и физической оптикой. Но что Ньютон математически описал приливы?.. – этого Лавр не знал, не было такого в учебниках. В общем, он заподозрил, что проклятый шпион пытается изменить будущее в пользу Англии, подкидывая учёному новые идеи.

Лавр был готов утопить этого негодяя в Темзе. Но потом решил, что достаточным будет его запугать. В очередной раз подкараулив шпиона в пивной, он подсел к нему со своей кружкой и на языке, характерном для ХХ века, спросил:

– Hi, John! Как поживает полковник Хакет? Всё такой же красномордый?

Джон со стуком поставил кружку на стойку и резко повернулся к Лавру:

– Who are you?

Лавр осклабился:

– Твоё любопытство не будет вознаграждено. А вот, на мои вопросы ты ответишь. Кто здесь делает научные открытия? Ньютон или ты, чёртов Джон Смит из будущего? Есть у меня подозрения, что дело нечисто.

– Да кто ты такой, чтобы я перед тобой отчитывался?! – заговорил Джон Смит, но глаза его трусливо бегали. Лавр сурово посмотрел в эти глаза, и рявкнул:

– I'll kick in your guts![116] Нельзя вмешиваться и менять прошлое! Признавайся: это ты заставил Исаака заняться приливами и наводнениями?

Джон Смит и в самом деле испугался!

– No, no, – пробормотал он. И начал клясться, что открытия точно делает сам Ньютон, чем окончательно выдал себя. Будь он простой английский дурак в услужении у гения, наверняка приписал бы себе все его заслуги.

– Ну, смотри, – вставая, навис над ним Лавр, погрозил пальцем, да и ушёл. И больше в тех местах не появлялся. Как свободный каменщик, он имел право перемещаться по стране… в отличие от людишек абсолютно всех прочих гильдий.

С января 1941 года учёным «шарашки» удлинили рабочий день до двенадцати часов. Каждый сдавал вечером рапорт, что он сделал за день. Начальник – С.С. Герасимов, лютовал: всем, кого уличал в обмане или в лености, ограничивал переписку с родными; если не помогало – отправлял на общий режим лес валить.

Только с Лавром у него сложились более или менее человеческие отношения. Он взял за правило раз в месяц вызывать Гроховецкого и спрашивать, нет ли чего нового – не понимая при этом, какой «новизны» ждут от Лавра «высокие сферы». Дважды Лавр коротко отвечал «нет», а потом вдруг взял, да и попросил передать, что интересные контакты у него были, но для оперативной разработки пока предложить нечего.

– И знаете что… – сказал он. – В 1429 году в Луцке, а в 1430-м в Тракае Великий князь Литовский Витовт проводил съезды монархов Европы. Мне нужна максимально полная информация. Особенно воспоминания участников, неважно на каких языках. Сообщите этим, наверх. Пусть меня снабдят.

Любопытство начальника достигло предела.

Он, как догадывался Лавр, подозревал, что Гроховецкий – «засланный казачок», имеющий поручение следить за делами во вверенной ему, Герасимову, шарашке. И почему-то информацию от «казачка» должен выспрашивать он сам, Герасимов!

Лавр подумал, что надо бы Герасимова вернуть к реальности.

– Сергей Сергеич, – участливо спросил он. – Неужели вам нравится административная тягомотина? Ведь вы учёный!

Наглость зэка Гроховецкого настолько поразила гражданина начальника, что он даже не нашёл, что ответить.

– Я читал вашу диссертацию про сложносоставные оптические системы, – продолжал Лавр. – Крепкая работа.

– Где это вы её читали? – с подозрением спросил Герасимов.

– В нашей библиотеке она есть. Вы, физик-оптик, тратите себя здесь, изображая тирана и деспота, а ведь в нашей ша… то есть, в нашем ОТБ нет ни одной работы, связанной с оптикой. Жалко, ей-богу.

Герасимов посопел, пересилил свой гнев и хмуро ответил:

– Я консультирую смежников. И вы понимаете, что не могу обсуждать это с вами.