— Нет, — покачал головой Егор, — слышимость была не очень и мало их я знаю. Правда, один голос показался знакомым, но кто он, не могу вспомнить.

— Это не так важно, что мы их мало знаем. Важно — спасти князя. По-моему, он к нам очень хорошо отнёсся.

Егор кивнул головой и сказал:

— Тебе придётся мчаться к нему одному. Я должен пойти с Лукичом.

— Ты правильно решил. Жаль только, что нам приходится расставаться, — с горечью сказал Камбила.

— Бог даст, встретимся!

Они обнялись на прощание.

В эту же ночь Лукич повёл своё воинство против шведов. А глубокой ночью из восточных ворот постарался незаметно выскользнуть из города Камбила со своими воинами. Помог золотой, нечаянно оказавшийся в руке стражника. Теперь надо было поскорее отыскать русского князя. Зная, что великий князь уже выступил на помощь, Камбила понимал, что тот будет среди своего войска. Но где оно? Столько дорог вело на Новгород, попробуй угадай. Казалось бы, какая опасность может поджидать средь ночи? Неожиданно наткнулись на довольно значительный отряд воинов.

Дорогу преградили сразу несколько человек.

— Кто бушь, мил человек? — спросил один из них, надутый коротышка, подняв руку.

Сопровождавшие его полуобнажили мечи. Пришлось назваться:

— Новгородский боярин Гланда Камбила.

— Кабыла? — почти со смехом спросил один из них.

— Сам ты... кабыла! — дерзко ответил боярин, тем усмиряя наглеца.

— Далеко ли путь держишь? — не отставал коротышка.

— Да вот, — тут ударила ему в голову мыслишка назвать место, куда они ездили с Егором за Марфой, — в Глухую.

— Че, не купить ли хоть?

— Посмотреть надобно, — уклончиво ответил боярин.

— Посмотри, посмотри, — каким-то загадочным голосом промолвил коротышка и, кивнув своим, приказал: — Пошли!

Путь был свободен. Этой ночью московские полки подошли к Ситенскому погосту. До Новгорода осталось сто двадцать вёрст.

Утром, вновь собрав своих братьев и воевод, великий князь Симеон Иоаннович объявил им свою волю:

— Пока остановимся здесь. Дождёмся всех отстающих.

Братья согласно кивнули головами, а воеводы подумали:

«Осторожничает князь». А Александр Иванович сделал, выйдя из княжеского шатра, предположение: «А не развернёт ли князь войска на Вильно? — давая этим понять, что в случае нападения литовца на Москву для него это может обернуться большой бедой. Москва-то была подготовлена к внезапному вторжению. Олгерд заставил это сделать после своего неудачного похода на Можайск. А вот на что он оставит своё Вильно, это надо будет посмотреть.

Фёдор Акинфович только согласно кивнул головой. Но воеводы всего не разгадали. Им даже в голову не пришло, что их князь обдумывал свой визит к тевтонскому магистру. Ездил же когда-то, правда, тайно, его батюшка к ним в гости. Правда, ничего не добился. Но это было... тогда. Сейчас многое изменилось. Если Олгерд решил напасть, то они с двух сторон... Зная их отношения между собой, он понимал, что немец с радостью воспользуется возможностью нанести смертельный удар своему главному врагу. А как мы потом с ним? — встал перед Симеоном вопрос.

Все решения были оставлены на суд времени. Но оно распорядилось по-своему.

Через несколько дней громкие голоса, донёсшиеся до ушей Симеона, заставили его выглянуть из шатра. Перед ним несколько воинов, с ног до головы забрызганных грязью.

— Кто такие? — не очень приветливо спросил князь.

— Не узнаешь, великий князь! — спросил один из них до ужаса знакомым голосом.

Князь, вглядываясь, сделал несколько шагов.

— Никак Камбила? — неуверенно произнёс он.

— Узнат-таки, узнат! — соскакивая с коня радостно-возбуждённым голосом воскликнул Камбила.

Князь от неожиданности не то растерялся, не то так был рад видеть этого человека, что, шагнув к нему, обнял, как дорогого гостя. Отряхивая со своей одежды куски грязи, полученные в результате пылкого объятия, князь проговорил:

— Ступай переоденься и... ко мне. Вижу, какое-то лихо привело тебя ко мне.

Новгородец кивнул, снял притороченную к седлу суму и удалился в находившийся рядом лесок. Вскоре он был на пороге шатра.

— Входи! Входи! — пригласил князь.

Симеон слушал новгородца, и видно было, как на его лице играли желваки. Выслушав до конца Камбилу, князь заходил по шатру.

— Так вот как они отвечают на мою заботу... м-да, — и князь задумался.

Потом спросил:

— Кто сказал? — зачем-то переспросил Симеон.

— Боярин Егор, великий князь.

— А где он?

Камбила поведал и об этом.

— М-да... — опять задумчиво проговорил князь, — поступил он правильно, — и опять заходил взад и вперёд.

Остановившись перед нежданным гостем, поинтересовался:

— А тебя никто не видел?

— Да... нет!

Камбила решил скрыть ту встречу на дороге, посчитав, что его объяснение было принято встретившимися.

— Смотри, с огнём играешь. Не дай бог те прознают, в живых не оставят.

— Князь, — Гланда смотрит прямо в глаза Симеону, — для меня нет ничего дороже твоей жизни!

Взгляды их встретились и сказали друг другу больше, чем слова.

— Вот что, боярин, — князь положил руку на его плечо, — возвращайся к себе. Но будь осторожен. Если что... немедленно вертайся. И знай: я жду тебя.

— Только, великий князь, — Гланда положил руку себе на сердце, — без своего брата Егора не могу.

— А кто сказал, — рассмеялся князь, — что я его не жду?

Вскоре, как небо стало сереть, они расстались. Князь ещё долго глядел вслед Камбиле, словно опасаясь чьего-то внезапного нападения. Но было всё спокойно. Но... не везде.

Была середина августа. В иные годы природа в это время уже начинала делать свои отметины, как бы пытаясь сказать: «Наслаждайтесь, но скоро вас ждёт холодная, сырая пора». И как бы в подтверждение этого, вначале почти незаметно, начинала менять свои летние краски. Нет, нет, да и проглянет сквозь изумрудный наряд позолоченная листва. Да и небо часто напускало на себя хмарь, превращая всё вокруг в унылое, печальное зрелище.

Но сегодня день был особенный. Таким он остался и до самою вечера, когда нежная прохлада начала ласкать уставших за день людей. Магнус Эриксон вышел из своей каюты на палубу. Когда он вдохнул в себя свежий воздух, его вдруг потянуло на землю. Чтобы не портить себе настроение, он не стал смотреть в сторону Орешка, где упрямые до одури и несговорчивые до белого каления русские, всё ещё не хотели покориться шведскому оружию. Но, главное, даже не ему, а той прекрасной жизни, которую они могли бы получить в обмен на свою лядащую[51] веру. И почему их тупые головы не хотят понять, что тогда их ждёт Европа с новым, совершенным укладом[52]. Но не все были такими, как ему докладывали. В нескольких деревнях местные жители якобы охотно ответили на их предложение. И королю вдруг очень захотелось взглянуть на тех, ради кого он так старался. И уж очень хотелось утереть нос этому Биргеру аф Бьелго, о котором столько говорили в шведском обществе.