Тонкая палка стегнула по бедрам, чудом не зацепив мошонку. Роджер рефлекторно поджал ноги, перевернулся и встал на четвереньки. Кровь из разбитых губ и носа капала на замерзшую грязь.

Он все же дополз до конца строя и, ухватившись за бревно на углу длинного дома, кое-как встал. Он повернулся лицом к индейцам – и им это понравилось, они засвистели и завопили, громко и пронзительно, как стая бродячих собак. Роджер отвесил им поклон, едва не упав, потому что голова шла кругом. Они загоготали еще громче.

Роджер всегда умел угодить публике.

Его отвели в дом, дали немного еды и воды, чтобы смыть кровь, а еще вернули рваную рубашку и грязные штаны – но не ботинки или пальто. В доме горело несколько костров, и потому было довольно тепло. Роджер забился в угол и уснул, прижав руку к твердой выпуклости в кармане бриджей.

После столь радушного приема индейцы практически не обращали на него внимания. Он стал рабом и выполнял приказы любого обитателя длинного дома. Если Роджер не понимал, что от него требуется, ему показывали на примере – только один раз. Если же он отказывался или делал вид, что все равно не понял, его избивали, и всякое желание упрямствовать пропадало.

Кормили раба, впрочем, той же пищей, что ели сами, и выделили вполне приличное место для сна.

В основном Роджер собирал дрова и таскал воду, иногда его брали на охоту, чтобы он помогал разделывать туши. Индейцы не стремились к общению с пленником, и все же Роджеру удалось немного освоить их язык.

Он стал практиковаться в произношении слов, выбрав одну девушку, которую счел наименее опасной. Сперва та удивленно захлопала глазами, потом расхохоталась, словно услышала говорящую птицу. Позвала подружек, и они втроем уселись вокруг Роджера, украдкой посмеиваясь и искоса бросая на него хитрые взгляды. Он перечислил все слова, которые знал, указывая на нужные предметы: горшок, одеяло, огонь, кукуруза, – потом ткнул пальцем в связку сушеной рыбы и замер, вопросительно подняв бровь.

– Yona’kensyonk, – тут же отозвались его новые знакомые и захихикали, когда он неумело повторил. За последующие недели девушки многому его научили. А самое главное, Роджер наконец-таки узнал, где он находится. Точнее, не где, а в чьих руках.

Они называли себя ганьенгэхака – так горделиво сообщили девушки, изрядно удивившись, что он этого не знал. Могавки, «хранители восточной двери» Лиги ирокезов. Роджер же был гахонхоэрха, «собачья морда». Девушки довольно долго объясняли, что это значит, пока наконец в качестве живого примера не притащили в дом дворняжку.

– Ну спасибо, – пробурчал Роджер, перебирая густую свалявшуюся бороду. Он оскалился и зарычал, и индианки шутливо взвизгнули.

Мать одной из девушек обратила на него внимание: промыла рану на распухшей ноге, чем-то смазала и наложила повязку из лишайника и кукурузных листьев. Когда он приносил дрова или воду, она изредка перекидывалась с ним парой слов.

Бежать Роджер не пытался. В этих краях царила зима, снегопады и колючий ветер. Без оружия, теплой одежды, к тому же хромой, Роджер не ушел бы далеко. Он ждал. Ночами ему снились потерянные миры, и на рассвете он часто просыпался от запаха скошенной травы, чувствуя, как теплое семя выплескивается на живот.

Когда пришел иезуит, лед на реке еще не стаял.

Роджер в тот день был в лесу, собирал хворост, как вдруг собаки возвестили о появлении чужаков. Люди потянулись в деревню, и Роджер с любопытством пошел вслед за ними.

Оказалось, что прибыла большая группа могавков: и мужчин, и женщин, пеших и нагруженных тюками. Странным был уже сам факт их появления: прежде в деревню заглядывали разве что охотничьи отряды. Однако куда больше удивляло, что с ними был белый человек; тусклое зимнее солнце играло в светлых волосах.

Роджер пытался подойти ближе, но индейцы его отпихнули. Впрочем, он успел заметить, что тот человек был священником: из-под кожаной накидки выглядывали рваные края черной сутаны, надетой поверх штанов.

Священник не был связан, и все же Роджеру показалось, что тот путешествует с индейцами не по своей воле – слишком уж тревожное выражение застыло у него на лице. Священник и несколько его спутников скрылись в длинном доме, где проходил совет. Сам Роджер внутри никогда не бывал.

Одна из старух заметила, что он слоняется без дела, и сурово приказала ему принести хвороста. Роджер подчинился – и священника больше не видел, хотя постоянно замечал его спутников, которых гостеприимно расселили по всей деревне.

Что-то происходило. Чувствовалось нарастающее напряжение. Мужчины вечером, как всегда, расселись возле костров, а женщины что-то обсуждали за шитьем, однако Роджер не улавливал сути их разговоров, ему не хватало знания языка. Он спросил о гостях одну из девочек, но та смогла лишь ответить, что те пришли с севера, и их появление как-то связано с Черной Сутаной.

Спустя неделю Роджера взяли на охоту. Отряду удалось загнать лося, на удивление огромного и тупого. Индейцы отнеслись к добыче с презрением: не было особой чести в том, чтобы завалить эту махину. Зато мяса в нем было очень много… Роджера нагрузили не хуже мула, и к возвращению в деревню он хромал так сильно, что отстал от охотников и плелся далеко позади, стараясь не потерять их из виду.

Как ни странно, возле окружавшего деревню частокола Роджера поджидали двое индейцев. Они схватили его, заставили бросить груз и потащили в деревню – не в длинный дом, а в маленькую хижину на краю центральной поляны.

Внутри горел костер, но света почти не давал, и Роджер слепо заморгал, вглядываясь в темноту.

– Кто вы? – послышался вдруг испуганный голос, говоривший на французском.

Роджер наконец-то различил очертания тощей фигуры на циновке возле огня. Священник.

– Роджер Маккензи. Et vous? А вы?

Роджера охватила внезапная радость оттого, что он произносит свое имя. Индейцы не особо им интересовались, обычно они звали его «Эй ты, собачья морда».

– Александр. Отец Александр Фериго. Vous êtes anglais? Вы англичанин?

– Шотландец, – ответил Роджер и опустился на землю, потому что больная нога отказывалась его держать.

– Как же вы здесь очутились? Вы солдат?

– Я пленник.

Священник присел возле него на корточки. Он был довольно молод – лет тридцати, не больше, – хотя бледная кожа пошла морщинами от ветра и мороза.

– Поужинаете со мной? – предложил он, указывая на глиняные горшочки с едой.

Разговор на родном языке, похоже, дарил ему не меньше радости, чем Роджеру – сама возможность говорить. К концу трапезы они расспросили друг друга о прошлом, не затрагивая, впрочем, обстоятельств, которые привели их обоих в деревню могавков.

– Зачем они притащили меня к вам? – поинтересовался Роджер, вытирая с губ гусиный жир. Вряд ли индейцы решили развлечь священника хорошей компанией. Как он успел заметить, подобного рода забота была им несвойственна.