— Ну и что! Вы все равно собирались отдать…

Портнов покосился на нее. Вытащил пачку сигарет. Задумался.

— Ты по-прежнему не куришь?

— Нет.

— Жалко.

— Курите, — царственно позволила Сашка.

Портнов затянулся.

Сашка смотрела, как он дымит. Никогда — очень редко — Портнов не бывал растерянным в ее присутствии. Теперь он ходил по кабинету, выпуская струи дыма под потолок, и время от времени наклонял голову, будто прислушиваясь к неслышной реплике.

Иногда он искоса взглядывал на Сашку. От этих взглядов она нервничала все больше.

— Ну что я опять сделала не так?

— Что такое смысл, Самохина?

— Проекция воли на область ее приложения.

— А что такое вы? Задумывались когда-то?

— Человек.

— Вторая попытка.

— Студентка. Объект для ваших садистских экспериментов.

Портнов вдруг рассмеялся. Он смеялся еще реже, чем впадал в растерянность, и Сашка уверилась: дело нечисто.

— Вам будут предлагать аспирантуру. Десять раз подумайте. Если вы в самом деле то, чем теперь кажетесь, вам следует очень критически относиться к предложениям. Даже заманчивым.

— Но я еще второго курса не закончила, — сказала Сашка неуверенно.

— Вот именно… Вот именно, Самохина, — Портнов торжествующе улыбнулся. — Ладно, подсказываю: вы — то, что сидит сейчас передо мной, биологическое создание с неумело подведенными глазами… это проекция. Проекция чего?

— Что вам за дело до моих глаз?!

— Я спрашиваю — проекция чего?

— Идеи? — предположила Сашка. — Этого… эйдоса?

Портнов торжествующе ухмыльнулся:

— Идите. Гуляйте до шести. На завтра отработайте схему на странице восемь.

* * *

Стемнело. Одновременно с темнотой пришла оттепель. Ветер носил запахи земли и воды. Сашка стояла посреди улицы Сакко и Ванцетти, подняв лицо к небу, и слушала, как шелестят ручьи под осевшими пластами снега.

В прошедшие несколько дней уместилось слишком много. Она успела научиться летать. Отобрать одежду у первокурсницы. Поссориться и помириться со Стерхом. Увидеть отрывок своего будущего. Поговорить с Коженниковым о Косте. Обжечь руку… Кстати, ожог, которого она поначалу не замечала, болел все сильнее.

Сашка зачерпнула снега со спинки чугунной скамейки. Приложила к руке. Сегодня на вечер была запланирована работа, много работы, но мысль о бутерброде с колбасой, однажды явившись, теперь не желала уходить.

Мимо прошли девчонки из группы «Б», однокурсницы Оксаны. Скрипнула дверь на всю улицу — в кафе-подвале напротив института горел свет, кто-то смеялся, работало радио…

Сашка пересекла улицу. Спустилась на пять ступенек. Открыла дверь и вошла.

— Добрый день. Мне бутерброд с докторской… и кофе. И томатный сок, пожалуйста.

За деревянными столами сидели, курили, разговаривали в этот час в основном первокурсники. Сашка увидела Иру, ту самую, чьи брюки и свитер носила вчера и сегодня. Девочка что-то горячо рассказывала, склонив голову, а рядом, так же склонившись к ней, сидел Егор.

Сашка подошла, неся перед собой маленький поднос. Ира заметила Сашку первая и замолчала, будто проглотив резиновую грушу.

Егор обернулся.

— Привет, — сказала Сашка. — Можно, я тут присяду?

— Садись, — хрипловато сказал Егор. — Только мы уже уходим, знаешь ли.

— Не торопитесь, — Сашка выразительно посмотрела на едва тронутые пирожные на столе, на полные чашки еще горячего чая. — Не торопитесь, мне надо кое-что вам сказать.

Ира молчала. Сашка с удивлением увидела, что девчонка боится — в самом деле боится, не на шутку.

— Посмотри на меня, — мягко сказала Сашка, обращаясь к Егору. — Что ты отворачиваешься?

Он с неохотой поднял взгляд. Здесь темновато, подумала Сашка. Если бы я могла, как Портнов и Стерх, пускать в глаза людям солнечные зайчики — и в их свете видеть внутреннее устройство собеседника…

Егор отшатнулся:

— Что ты так смотришь? Прямо… как…

— Как кто?

Егор молчал.

— Слушайте меня оба, — сказала Сашка, легко улыбаясь. — Сейчас у вас второй семестр. Через несколько недель начнется деструкция… так они это называют. Вы распадетесь на части… изнутри, и будете способны думать только о том, что перед глазами. Не останется ни любви, ни страха, ни прочих мелочей, отвлекающих от дела. Это не то чтобы неприятно… это странно. А потом, если вы будете хорошо учиться… а будете, куда вы денетесь… вы сложитесь заново. И станете уже немножко другими. И вот тогда, на втором курсе, когда у вас начнется введение в практику… Тогда ты вспомнишь мои слова, Егор. И поймешь… что-то поймешь, только я этого, скорее всего, уже не узнаю.

Егор и Ира смотрели на нее, разинув рты. Сашка со смаком откусила бутерброд:

— Да вы ешьте… Чай стынет. Я вам всячески желаю счастья. Не обижайся, Ира, штаны и свитер я тебе верну… потом.

Они молча смотрели, как она ест. Сашка выпила свой сок, допила кофе, промокнула губы салфеткой и поднялась:

— Пока, ребята. Не поминайте лихом.

— Ты не поняла… — начал Егор.

— Ты лыжи так и не купил?

Егор молчал.

— Жалко, — сказала Сашка. — Уже зима на исходе… Ну, я пошла.

Кажется, они продолжали смотреть ей вслед, даже когда дверь за ней закрылась.

* * *

Наступила весна.

По Торпе бежали ручьи, виляли среди булыжников, и в глубоких лужах покоились размокшие кораблики. Сашкина жизнь изменилась совершенно; возможность уединенно обитать в своей квартире, сидеть вечерами за столом-конторкой и читать, перечитывать, просто думать в тишине, глядя, как горят фонари на улице Сакко и Ванцетти — одна эта возможность стоила недешево, и Сашка высоко ценила свой новый статус.

Она не ходила на лекции — для нее было составлено индивидуальное расписание, она спала до десяти часов, потом пила кофе, сварив его здесь же, в своей мансарде, на маленькой электроплитке. Потом раскрывала тетрадь, где Портнов расписал для нее задание, и бралась за работу.

Сперва — текстовой модуль. Как Сашка ни старалась — ни один из «смыслов», случайно явившихся ей во время работы, не мог претендовать на роль «фрагмента вероятного будущего». Потом — понятийный активатор; Портнов требовал, чтобы Сашка прорабатывала его письменно, то есть вытягивала в одну цепочку все доступные ей последовательности и связи. К двенадцати часам дня строчки начинали сливаться у Сашки перед глазами; мелко исписанные тетрадные листы переставали гнуться, и, наклонившись к ним, можно было ощутить нежный запах пасты, которой заправляют шариковые стержни. Сашка вдыхала этот запах и, улыбаясь, думала о величайшей гармонии мироустройства, о красоте логических построений и золотых искорках случайностей, которые появляются внезапно, ниоткуда, чтобы осветить — оттенить, подчеркнуть — бесконечную точность и правильность информационной картины мира.