— Не при моем дворе?

— Нет, в Маридунуме. Там мой дом.

— Ах, да. Знаменитая пещера. Я думаю, ты заслуживаешь большего.

— Мне ничего не надо, — ответил я.

Стало светлее. Я заметил, как он бросил на меня косой взгляд.

— Я разговаривал с тобой сегодня ночью, как не разговаривал ни с кем до сих пор. Не в обиде ли ты на меня за прошлое, Мерлин — побочный сын?

— Я не держу ничего против тебя, милорд.

— Ничего?

— Разве девчонку из Карлеона. Но ты можешь назвать ее ничем.

Он вгляделся в меня, затем улыбнулся.

— Которая? Когда?

— Не имеет значения. Ты все равно забудешь.

— Надо же, я тебя недооценил. — В его голосе послышались почти теплые интонации, никогда не слышанные мною прежде. Если бы он знал, подумалось мне, он бы рассмеялся.

— Говорю тебе, это не имеет значения. Если тогда это не имело значения, то сейчас и подавно.

— Ты до сих пор не сказал мне, зачем вытащил сюда в неурочное время. Взгляни на небо, уже светает, сколько ждать, лошади мерзнут, — он повернул голову на восток. — Хороший будет день. Интересно, что же ты такого сделал? Говорю тебе, что вплоть до того, как я получил твое послание, Треморинус все время твердил, что поднять их невозможно. Пророк ты или нет, Мерлин, тебе можно найти применение.

Становилось все светлее, тьма расступалась, пропуская свет. Теперь я видел Утера более отчетливо. Он поднял голову и снова теребил рукой свой подбородок.

— Хорошо, что ты приехал ночью и я узнал тебя по голосу. Днем бы вряд ли: ты отрастил такую бороду.

— Более подобающую королю? Во время сражений ни до чего не доходили руки. Пока мы добрались до Хамбера... — и он начал рассказывать мне о случившемся свободно и естественно. Я впервые видел его в таком свете. Возможно, тут сыграло свою роль то, что среди всех подданных я приходился ему единственным родственником. Голос крови не заглушить, говорят в народе. Он рассказал мне о кампании на севере, о сражениях, о выжженной земле, оставленной саксами. — Теперь же мы проведем рождество в Винчестере. Весной у меня коронация в Лондоне, и...

— Подожди. — Я не хотел прерывать его столь безапелляционно, но на меня давили своей тяжестью небо и нараставший свет. Времени подыскивать слова, достойные короля, не было. — Вот, наступает, — быстро сказал я. — Встань со мной у основания камня.

Я отошел от него на шаг и встал у подножия длинного королевского камня лицом к ослепительному востоку. Не глядя на Утера, я услышал, как он, будто сердясь, вздохнул, но сдержался и повернулся, блестя украшениями и броней, чтобы встать рядом. У наших ног простирался камень.

На востоке ночь отступила отдернутой пеленой, и показалось солнце. Прямой, как след брошенного факела, как огненная стрела, от горизонта через камень к нашим ногам протянулся луч света. Сердце успело ударить, возможно, двадцать раз, пока огромный мегалит стоял, застилая перед нами зимний слепящий свет и возвышаясь черной махиной. Затем солнце поднялось над горизонтом так быстро, что можно было заметить, как сплошная круглая тень выросла в эллипс, пропавший немедленно в свете зимней зари.

Я взглянул на короля. Он не сводил расширенных и каких-то пустых глаз с камня у его ног. Я не мог прочитать его мысли. Затем он поднял голову и посмотрел на внешний круг, где сомкнувшиеся гиганты загораживали свет. Он сделал шаг в сторону от меня и развернулся на каблуках, обойдя полный круг внутри «Пляски». Его отросшая борода была рыжеватой и вилась, Он носил теперь длинные волосы, а его шлем украшала золотая полоска. Голубизна его глаз могла сравниться с древесным дымом на фоне света.

В конце концов мы встретились взглядом.

— Неудивительно, что ты улыбаешься. Впечатляет.

— Рад слышать, — ответил я. — Из-за расчетов я не спал неделями.

— Треморинус рассказывал мне, — он не спеша смерил меня взглядом. — Он также рассказал мне, что ты говорил.

— Что я говорил?

— Да. «Я покрою его могилу не чем иным, как светом».

Я промолчал.

— Я ничего не понимаю в пророках и жрецах, — медленно произнес он. — Я воин и думаю по-солдатски. Но сотворенное тобою здесь я могу осмыслить. Возможно, мы все-таки уживемся. Я уже говорил, что собираюсь провести рождество в Винчестере. Поедешь со мной?

Это уже была просьба, а не приказ. Мы разговаривали друг с другом, стоя по разные стороны от камня. Его слова послужили началом чего-то, чего я еще не знал.

— Возможно, весной, — покачал я головой. — Я хочу присутствовать на коронации. Будь уверен, когда я тебе понадоблюсь, я приеду. Но сейчас я должен вернуться домой.

— В свою нору в земле? Ну, если ты так этого желаешь... У тебя скромные запросы, видит бог. Так тебе ничего не надо от меня? — он показал рукой на каменный круг. — В народе пойдет плохая молва о короле, не вознаградившем тебя за это.

— Я уже вознагражден.

— Может быть, в Маридунуме тебе было лучше в доме твоего деда? Возьмешь его?

Я покачал головой.

— Мне не нужен дом. Но я взял бы холм.

— Тогда он твой. Мне рассказывают, что его уже называют холмом Мерлина. А сейчас уже наступил день и лошади мерзнут. Если бы ты был воином, Мерлин, то знал бы, что существуют вещи важнее даже, чем королевские могилы: главное, чтобы лошади не застаивались.

Он снова похлопал меня по плечу и, взмахнув пурпурным плащом, пошел к лошади. Я отправился искать Кадала.

3

Когда же наступила Пасха, у меня не было желания покидать Брин Мирддин. (Верный своему слову, Утер подарил мне холм вместе с пещерой, и люди уже начали связывать его с моим именем, а не с богом, называя его холмом Мерлина.) От короля пришло письмо, приглашавшее меня в Лондон. Но на этот раз это был приказ, а не просьба, и настолько срочный, что Утер прислал за мной эскорт, дабы избежать задержки, которая могла бы случиться, если бы я стал ждать для себя попутчиков.

В те времена было еще небезопасно ездить по дорогам группами меньше десяти человек. Путешествовали с оружием и настороже. Люди, которые не могли обеспечить себе охрану, собирались в компании, а купцы даже платили за то, чтобы их охраняли. Укромные места еще кишели беглецами из армии Окты и ирландцами, которые не могли попасть к себе на родину. Встречались и саксы, отчаянно скрывавшие свою внешность: если их узнавали, то убивали беспощадно. Они обитали у деревень, в горах, болотах и диких местах. Временами они совершали дерзкие набеги в поисках еды и устраивали на дорогах засады против одиноких путников, не имевших с собой оружия. Любой человек в накидке и сандалиях считался богатеем, которого стоило ограбить.

Но меня это не остановило бы, если бы мне надо было совершить путешествие в одиночку с Кадалом из Маридунума в Лондон. Никакой преступник или вор не выдержали бы моего взгляда, не говоря уже о риске получить проклятие от меня. После событий в Динас Бренине, Килларе и Эймсбери моя слава неимоверно возросла, воспетая в балладах и песнях. Я уже с трудом узнавал свои собственные деяния. Динас Бренин переименовали в Динас Эмрис, чтобы увековечить как мое деяние, так и высадку Амброзиуса, а также крепость, которую он там построил. А жил я так же, как и раньше, как в доме моего деда или во дворце Амброзиуса. Ежедневно у входа в пещеру люди оставляли мне еду и вино. Ничего не имевшие бедняки приносили дрова и сено для лошадей, сработанную ими простую утварь, или предлагали свою помощь, чтобы что-нибудь построить. Так прошла зима, в мире и спокойствии, пока не наступил ясный мартовский день, когда в долине появился посланец Утера, оставивший эскорт в городе.