— Потерю доброго имени, — ответил Монкс. — Астало быть, если женщина посвящена в тайну, которая может привести ее квиселице или каторге, я не боюсь, что она ее кому-нибудь выдаст, о нет! Вы меняпонимаете, сударыня?

— Нет, — промолвила надзирательница и при этомслегка покраснела.

— Ну, разумеется, — сказал Монкс. — Разве выможете это понять?

Посмотрев на обоих своих собеседников не то насмешливо, нето мрачно и снова поманив их за собой, он быстро пересек комнату, довольнобольшую, но с низким потолком. Он уже начал — подниматься по крутой лестнице,которая походила на приставную и вела в верхний этаж, где когда-то были склады,как вдруг яркая вспышка молнии осветила отверстие наверху, а последовавший заней удар грома потряс до самого основания полуразрушенный дом.

— Вы слышите? — крикнул он, попятившись. —Слышите? Гремит и грохочет, как будто раскатывается по тысяче пещер, гдепрячутся от него дьяволы. Ненавижу гром!

Несколько секунд он молчал, потом внезапно отнял руки отлица, и мистер Бамбл, к невыразимому своему смятению, увидел, что оноисказилось и побелело.

— Со мной бывают такие припадки, — сказал Монкс,заметив его испуг, — и частенько их вызывает гром. Не обращайте на менявнимания, уже все прошло.

С этими словами он стал подниматься по лестнице и, быстрозакрыв ставни в комнате, куда вошел, спустил фонарь, висевший на конце веревкис блоком; веревка была пропущена через тяжелую балку потолка, и фонарь бросалтусклый свет на стоявший под ним старый стол и три стула.

— А теперь, — сказал Монкс, когда все троеуселись, — чем скорее мы приступим к делу, тем лучше для всех… Женщиназнает, о чем идет речь?

Вопрос был обращен к Бамблу, но его супруга предупредилаответ, объявив, что суть дела ей хорошо известна.

— Он правду сказал, что вы находились с той ведьмой вночь, когда она умерла, и она сообщила вам что-то?..

— О матери того мальчика, про которого выговорили? — перебила его надзирательница. — Да.

— Первый вопрос заключается в том, какого характерабыло ее сообщение, — сказал Монкс.

— Это второй вопрос, — очень рассудительнозаметила женщина. — Первый заключается в том, сколько стоит это сообщение.

— А кто, черт возьми, на это ответит, не узнав, каковооно? — спросил Монкс.

— Лучше вас — никто, я в этом уверена, — заявиламиссис Бамбл, у которой не было недостатка в храбрости, что с полным правом могзасвидетельствовать спутник ее жизни.

— Гм!.. — многозначительно произнес Монкс тоном,выражавшим живейшее любопытство. — Значит, из него можно извлечь деньги?

— Все может быть, — последовал сдержанный ответ.

— У нее что-то взяли, — сказал Монкс. —Какую-то вещь, которая была на ней. Какую-то вещь…

— Вы бы лучше назначили цену, — перебила миссисБамбл. — Я уже слышала достаточно и убедилась, что вы как раз тот, с кеммне нужно потолковать.

Мистер Бамбл, которому лучшая его половина до сих пор еще неоткрыла больше того, что он когда-то узнал, прислушивался к этому диалогу,вытянув шею и выпучив глаза, переводя взгляд с жены на Монкса и не скрываяизумления, пожалуй еще усилившегося, когда сей последний сердито спросил,сколько они потребуют у него за раскрытие тайны.

— Какую цену она имеет для вас? — спросила женщинатак же спокойно, как и раньше.

— Быть может, никакой, а может быть, двадцатьфунтов, — ответил Монкс. — Говорите и предоставьте мне решать.

— Прибавьте еще пять фунтов к названной вами сумме.Дайте мне двадцать пять фунтов золотом, — сказала женщина, — и ярасскажу вам все, что знаю. Только тогда и расскажу.

— Двадцать пять фунтов! — воскликнул Монкс,откинувшись на спинку стула.

— Я вам ясно сказала, — ответила миссисБамбл. — Сумма небольшая.

— Вполне достаточно за жалкую тайну, которая можетоказаться ничего не стоящей, — нетерпеливо крикнул Монкс. — Ипогребена она уже двенадцать лет, если не больше.

— Такие вещи хорошо сохраняются, а пройдет время —стоимость их часто удваивается, как это бывает с добрым вином, — ответиланадзирательница, по-прежнему сохраняя рассудительный и равнодушный вид. —Что до погребения, то, кто знает, бывают такие вещи, которые могут пролежать двенадцатьтысяч или двенадцать миллионов лет и в конце концов порассказать странныеистории.

— А если я зря отдам деньги? — колеблясь, спросилМонкс.

— Вы можете легко их отобрать: я только женщина, яздесь одна и без защиты.

— Не одна, дорогая моя, и не без защиты, —почтительно вставил мистер Бамбл голосам, прерывающимся от страха. — Здесья, дорогая моя. А кроме того, — продолжал мистер Бамбл, щелкая при этомзубами, — мистер Монкс — джентльмен и не станет совершать насилие надприходскими чиновниками. Мистеру Монксу известно, дорогая моя, что я уже немолод и, если можно так выразиться, немножко отцвел, но он слыхал — я несомневаюсь, дорогая моя, мистер Монкс слыхал, что я особа очень решительная иотличаюсь незаурядной силой, если меня расшевелить. Меня нужно только немножкорасшевелить, вот и все.

С этими словами мистер Бамбл попытался с грозной решимостьюсхватить фонарь, но по его испуганной физиономии было ясно видно, что его и всамом деле надо расшевелить, и расшевелить хорошенько, прежде чем он приступитк каким-либо воинственным действиям; конечно, если они не направлены противбедняков или особ, выдрессированных для этой цели.

— Ты — дурак, — сказала миссис Бамбл, — илучше бы ты держал язык за зубами!

— Лучше бы он его отрезал, прежде чем идти сюда, если неумеет говорить потише! — мрачно сказал Монкс. — Так, значит, он вашмуж?

— Он — мой муж, — хихикнув, подтвердиланадзирательница.

— Я так и подумал, когда вы вошли, — отозвалсяМонкс, отметив злобный взгляд, который леди метнула при этих словах на своегосупруга. — Тем лучше. Я охотнее веду дела с мужем и женой, когда вижу, чтоони действуют заодно. Я говорю серьезно. Смотрите!

Он сунул руку в боковой карман и, достав парусиновыймешочек, отсчитал на стол двадцать пять соверенов и подвинул их к женщине.

— А теперь, — сказал он, — берите их. И когдаутихнут эти проклятые удары грома, которые, я чувствую, вот-вот прокатятся надкрышей, послушаем ваш рассказ.