– За тебя… – Элла Александровна внимательно, без улыбки, посмотрела в глаза Сергею Александровичу. – Дай тебе Бог!

И выпила залпом рюмку.

– Как ты сказала? Официальная часть нашей беседы закончена. А что будет в неофициальной? – спросил Корсаков и налил по второй. Взял свою рюмку в руки и прямо посмотрел Элле в лицо.

Элла Александровна откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

– Не торопи меня…

– Не буду!

Корсаков подался вперед.

– В конце концов, ты должен понять, что я не могу… просто не могу тебе помочь! Володя меня убьет за миллиардный кредит!

«Володя» – это был министр, сорокалетний, интеллигентный, милый господин из президентской команды.

– А ты не говори ему! – Корсаков, как ребенок, шутовски всплеснул руками. – Ты же ему не все докладываешь?

– Конечно – не все, – поморщилась Элла Александровна. – Но ведь донесут! Сумма-то – немаленькая.

– И ты тоже – не маленькая! – широко улыбнулся Сергей Александрович. – Мне ли не знать, что ты делала со всеми его предшественниками!

– Перестань! Не вспоминай… – огрызнулась она. И налила сама себе коньяка. – Будем!

– За тебя, Эллочка! Ты же всегда найдешь выход…

– Всегда – да не всегда, – задумчиво проговорила Элла. – Какой же ты дурак! – в сердцах сказала она и выпила коньяк. Поморщилась и закрыла глаза. – Что тебе надо?! Сидишь на этом огромном сундуке, как Змей-Горыныч… Продал бы половину! Вот и деньги были бы… А ты все с этим НИОКРом-21 носишься. – Она махнула рукой и отвернулась. – Жить-то тебе сколько осталось? Ну пять, ну десять лет… Даже если я дам тебе этот кредит, на сколько его тебе хватит? На полтора-два года?! Не больше!

– Ты сначала дай! – полуугрожающе, полумоляще проговорил почти по складам Корсаков.

– Думаешь, политика изменится? Снова начнем вооружаться? – с вызовом бросила ему Резник-Мартова. – Не дождешься при этом президенте. Все так и будет. Шаг вперед – два шага назад.

– Что будет через два года… мы еще посмотрим! – с вызовом, почти выкрикнул Корсаков. – У меня за два года на шестьдесят процентов новые будут технологии – они и выведут на первое место. Попробуй их не финансировать!

– Да кому нужны твои новые технологии? Кому? Ему?

Повысившая было голос Элла Александровна вдруг затихла и невольно оглянулась через плечо. Не слышит ли кто ее?

Потом она опустила голову и, вздохнув, сказала тихо:

– Сереженька… милый мой! Ты как ребенок! Ей богу. Ты что не видишь, что вокруг творится?

Она подняла на него глаза, полные слез.

– Ты о себе подумай! Ведь пристрелят тебя в конце концов. Или разорят в пух и прах со всеми твоими новыми технологиями! Неужели ты не понимаешь, что ты как кость в горле со своим концерном! Вооружение – это большая политика! Это и Запад! И внутри страны… Похоронить нашу оборонку – ой, какая масса желающих! А ты – старик уже! Пойми, что наше с тобой время прошло. Мы с тобой, как динозавры в другой эпохе! Думаешь, я про себя так же не думаю? Я тоже такая… Вот крашусь… В бассейн бегаю… На приемах танцую… Глазки делаю… А я уже старая баба… Из меня уже песок сыпется.

– Золотой! Золотой песок сыпется, – рассмеялся Сергей Александрович.

– Может быть, и золотой… – серьезно проговорила Элла Александровна. – Но государственный… золотой песок.

– Ну вот и отсыпь мне его… На миллиардик! – раскинул руки Сергей Александрович.

– Вот тебе! – энергично сложив из толстых пальцев фигу, показала Резник-Мартова. – Я на этом золоте государства всей задницей сижу! И никому рубля, доллара, евро… Никто у меня – помимо бюджетной строки – ничего не увидит!

Она сидела растрепанная, раскрасневшаяся… с перекошенным от возбуждения лицом. И все тыкала рукой в лицо Корсакова.

– И мне плевать, что я когда-то любила тебя. И что спала с тобой! И что до сих пор тебя, кобеля, по ночам помню… Не получишь ты у меня – ничего!

– Да я же… Ну чего ты сердишься? – растерянно забормотал Корсаков. – Ну прости… Прости меня.

– Бог простит! – Элла налила и быстро выпила еще одну рюмку коньяка.

– Но я же не финансирования прошу, – нахмурился Корсаков. – а взаймы. Кредит! Государственного обеспечения на кредит…

– Иди ищи в другом месте, – широко махнула рукой Резник-Мартова. – В банки… К Чубайсу! А еще лучше – за границу… В Штаты! В Германию… – Она вдруг засмеялась зло и обидно. – Там тебе дадут! Много… Много больше дадут! Иди, продавай акции нашей оборонки!

И как старая бандерша, хитро подмигнув ему кровавым глазом, закончила:

– И себе отхватишь миллионов сто! На старость ли, на детей да внуков! Да на новых любовниц! Ведь все кобелируешь? А? Сережка, признайся!

– Ну как же без этого. – Корсаков встал, развел руками, давая понять, что разговор окончен.

Элла Александровна отвернулась, достала пудреницу, расческу и начала приводить себя в порядок.

Она молчала и словно не замечала Корсакова.

Сергей Александрович по-прежнему стоял около нее, понимая, что она еще не все сказала.

– Дай мне три дня… Я поговорю с Володей. Ну с министром. Попытаюсь его убедить. Ох, сложноватый мальчик!

Она вздохнула и мельком взглянула на Корсакова.

– Сядь! Слушай…

Корсаков снова опустился в кресло.

– Ты можешь попасть к самому? У тебя есть ходы?

Сергей Александрович задумчиво покачал головой:

– Вообще-то можно попробовать…

– Ну, вот и пробуй! – резко ответила Резник-Мартова. – Пробуй! Да так, чтобы наверняка! Если он не захочет тебя видеть, не старайся – все равно не примет. Значит, есть у него что-то против тебя. А он мужик капризный. И о-очень осторожный!

Она поднялась из кресла, одернула юбку и словно издалека посмотрела на Корсакова.

– А ты… еще ничего! – усмехнулась она.

– Ты – тоже! – согласился Сергей Александрович и поцеловал ей руку.

А она осторожно дотронулась губами до его лба. Он пошел к выходу.

– Держись! Держись, Сереженька… – услышал он вслед негромкий, чуть задохнувшийся ее голос.

Когда он обернулся, ему показалось, что ее темные, глубокие, блестящие глаза были полны слез.

– Ты – тоже! – кивнул Корсаков и быстро вышел из кабинета, тихо и осторожно закрыв дверь.

Чтобы не спугнуть чего-то важного и не передаваемого в словах, что возникло за этот час в кабинете первого замминистра финансов, Эллы Александровны Резник-Мартовой, он пошел по широкому коридору на цыпочках.

Корсаков попросил остановить машину в центре около Пушкинской площади.