– Знаю, – кивнул Сергей Александрович. – Вот как знаю! – Он рубанул себе рукой по шее. И тут же задал вопрос: – Ты… Со всеми своими бывшими и сегодняшними связями. Можешь помочь мне попасть… К Самому?

Он вперился красными, горячечными глазами в Саяпина.

Тот глубоко вздохнул и надолго замолчал.

– Ну?! Отвечай.

Саяпин налил себе немного виски и поднес к носу, нюхая эту можжевеловую водку, как отборный коньяк.

– Гарантию не дам… Но…

– Рожай… Рожай! – От нетерпения Корсаков даже вскочил.

– Но… попробую…

Корсаков вырвал молодого человека из кресла… Обнял, расцеловал и быстро-быстро только повторял:

– Попробуй! Попробуй! Дорогой мой! Век не забуду! Все, все для тебя сделаю… Только открой мне эту дверь… А я уж с пустыми руками оттуда не выйду!

Он отодвинул Саяпина на длину своих вытянутых рук и вдруг сказал почти с угрозой:

– Только в течение недели. Понял? Хорошо понял?

Раскрасневшийся, Саяпин только кивнул.

До конца дня Корсаков метался по Москве. Был более чем в десяти кабинетах… Все выслушивали, сочувствовали, понимали и даже подбадривали…

Но… Ничего реального, кроме пары уклончивых обещаний, не было.

Когда он пытался попасть к Элле Резник-Мартовой, она крикнула на него с порога:

– Иди! Иди! Ишь, какой прыткий! Раньше той недели ничего не жди! – И захлопнула перед его носом дверь.

Когда Корсаков около девяти вечера вернулся в офис, секретарша сказала ему, что его несколько раз спрашивал Виктор Аркадьевич Глинский.

– Так он уже ушел?

– Нет! Как же… У себя сидит… Ждет! Хотя я ему сказала, что вы, может быть, и не вернетесь.

– Зови!

Корсаков прошел к себе в кабинет, бросил папку на стол. И, подумав, налил себе добрую порцию виски! Он устал… Он заслужил!

В кабинет, осторожно постучавшись, вошел Глинский… Виктор Аркадьевич.

Корсаков молча рассматривал его, как будто видел в первый раз.

Высокий, худой… В модных очечках. Лицо вытянутое, как у борзой…

– Ну что у тебя? – чувствуя грядущую неприятность, повысил голос Корсаков.

Виктор Аркадьевич подошел ближе, хотел было начать докладывать, но поперхнулся и закашлялся.

– Ладно! Садись за стол… переведи дыхание… Глинский сел, отдышался… Искоса посмотрев на начальника, осторожно начал:

– Сейф Блажнина… Оказался пустым. Ни одной бумаги! Буквально – ни одной.

Корсаков откинулся в кресле, но сдержался.

– А как же ты принимал у него дела?

– Никак! – пожал плечами Виктор Аркадьевич. – «Сам разберешься…» – только и сказал Яков Николаевич. Все бумаги на столе. Он очень спешил на самолет. В Швейцарию…

– А что ты искал в его сейфе? Глинский замялся.

– Такое впечатление, что он навсегда уехал! – осторожно вымолвил Виктор Аркадьевич. – Очень уж тщательно все выбрано. И в столе его тоже. Какие-то страницы вырваны… Что-то из данных вообще исчезло. Дня на два работы, я так думаю.

Корсаков молчал. «Что же, все болезни Блажнина – выдумка? Просто – побег? Подготовленный и тщательно спланированный побег?»

– Кто провожал Якова Николаевича в аэропорт? Ты? – спросил он Глинского.

– Нет! Он просил не беспокоиться… сказал, что жена проводит.

– Ты звонил жене, как он улетел?

– У нее никто не подходит…

– Думаешь…

– Вполне возможно. Они жили только вдвоем. Детей не было.

– Знаю! Знаю, что детей не было! – в сердцах хлопнул по столу Сергей Александрович.

– Степуну докладывал? – спросил он молодого человека.

– Нет! Я решил сначала вам… – отвел глаза Глинский.

– И правильно сделал! – Корсаков встал, прошел по кабинету, подошел к бару, плеснул себе немного виски.

– Договаривай! – поднял голос Корсаков. – Договаривай – с чем пришел!

Он давно заметил пару листков в руках молодого человека.

Виктор Аркадьевич поднял на него глаза. Хотел было что-то сказать, но вдруг покраснел и осекся.

– Что? Что еще… Говори!

Глинский встал и ровным, каким-то скрипучим голосом, начал докладывать:

– Сегодня… После утреннего совещания… Я вынужден был произвести буквальный обыск кабинета. Ну, когда у меня появились подозрения.

– Обыск один производил?

– Один…

– Ну…

– В комнате отдыха за панелью я нашел отделение, где были эти бумаги.

– Какие бумаги?! – выкрикнул Корсаков.

– Их было двадцать шесть… Но главное – вот в этих двух листах.

Он протянул чуть дрожащей рукой два заполненных листка.

Корсаков буквально вырвал их из рук Глинского. Прошел к своему столу, поправил лампу. Он ничего не видел. Достал из кармана очки, к которым редко прибегал, и начал внимательно молча читать.

«Группа компании „Херш корпорейтед“ (ФРГ) и американский концерн „Асмако“ обязуются выкупить, а Блажнин Яков Николаевич от имени концерна „АОПС“ (Россия), как первый вице-президент, обязуется продать вышеперечисленным компаниям вышеперечисленные объекты в количестве семи наименований… на общую сумму…»

– Сколько здесь нулей? Я что-то плохо вижу! – нетерпеливо позвал он Виктора Аркадьевича.

Глинский ответил, не заглядывая в бумагу:

– Девять… Сергей Александрович. Девять нулей! Пять с половиной миллиардов долларов США.

Корсаков снова углубился в бумаги: «Сделку оформляет американо-голландская фирма „Гюисманс и К“ в сотрудничестве с русско-шведской посреднической фирмой „Риэр-корпорейтед“».

– Взгляните на число, – тихо произнес молодой человек. – Десять дней назад… Подписи. Печать нашего концерна. Визы юридической конторы. Все честь по чести!

Корсаков отбросил листки, и они чуть не упали с его огромного стола.

– Да… «По чести» говоришь? Вот ею, честью, тут и не пахнет!

Сергей Александрович снова взял в руки бумаги и долго смотрел на них.

– Это, конечно, все липа. Не мог Яков Николаевич подписывать подобные документы. Без моего разрешения. Без правления. Юридически – это ничтожно! Да и цена смешная. Это стоит не пять с половиной, а пятьдесят пять миллиардов долларов… Уж он-то это знал…

Глинский осторожно опустился на стул около письменного стола и, вытянув шею к Корсакову, спросил тихо и осторожно:

– Тогда что же все это значит?

Сергей Александрович искоса, быстро взглянул на него и ответил то ли Глинскому, то ли самому себе…