Этна улыбнулась. Триумф на ее лице сковал холодом желудок Эммы.

— Маленькие Сумеречные Охотники, — проговорила она. — Чем же ваша хваленая ангельская кровь поможет вам сейчас?

— Пойдем, сестра, — сказал Эохайд, хотя и на его лице красовалась снисходительная улыбка. — Король ждет.

Этна сплюнула на землю, прежде чем повернуться и последовать за братом. Шаги Всадников стихли, и вокруг них сомкнулись тьма и тишина — холодная, давящая тишина. Лишь немного тусклого света исходило от дымчатых факелов высоко на стенах.

Сила покинула Эмму, словно вода, льющаяся из сломанной плотины. Она опустилась на пол в центре клетки, подальше от шипов.

— Джулиан, — прошептала она. — Что мы будем делать?

Он упал на колени. Эмма могла видеть, что на его коже проступили мурашки. Кровавая повязка вокруг его запястья, казалось, светилась, словно призрак в темноте.

— Я привел нас сюда, — сказал он. — Я же и вытащу.

Эмма открыла рот, чтобы возразить, но не нашла, что сказать. Она подумала, что он, возможно, прав. Прежний Джулиан, ее Джулиан, прислушался бы, когда она сказала ему о своих ощущениях: комната Эша без охраны — это ловушка. Он бы доверился ее инстинктам. Впервые Эмма почувствовала нечто похожее на скорбь по тому Джулиану, как будто он больше никогда не вернется.

— Тебя это волнует? — спросила она.

— Думаешь, я хочу здесь умереть? — ответил Джулиан. — Эмма, у меня, как и у тебя, все еще есть инстинкт самосохранения. И я знаю… я знаю, что сейчас сумеречный охотник из меня гораздо лучше, чем был прежде.

— Быть сумеречным охотником — это не просто иметь быстрые рефлексы или сильные мускулы. — Она прижала руку к его груди в области сердца, ткань рубашки под ее пальцами была мягкой. — Это внутри, здесь, где ты сломлен.

Его сине-зеленые глаза казались единственным цветом в тюрьме. Даже лозы камеры были серо-металлического цвета.

— Эмма…

— Это они! — вдруг раздался голос, и Эмма подпрыгнула, когда вокруг них вспыхнул свет. И не просто свет, а серебристо-белое сияние, исходящее из камеры напротив. При новом источнике света Эмма смогла разглядеть две фигуры, стоящие внутри и глядящие на них сквозь виноградные лозы. Одна из них держала в руке светящийся рунный камень.

— Ведьмин огонь, — выдохнул Джулиан, поднимаясь на ноги.

— Джулиан? Эмма? — позвал тот же голос, знакомый, полный удивления и облегчения. Свет от ведьминого огня усилился, и теперь Эмма ясно видела людей в противоположной камере. Она с удивлением выпрямилась. — Это мы… Джейс и Клэри.

Тысяча престолов

Обан и его стражники вели Марка и Кирана с завязанными глазами через башню, поэтому, если на присутствие Кирана кто-то и отреагировал, Марк этого не заметил. Однако он слышал, как Мануэль и Обан смеялись над тем, что король мог сделать с Кираном, а также с Марком, и он в ярости боролся со своими оковами. Как они смеют так говорить, когда Киран слышит их? Зачем кому-то получать удовольствие от таких пыток?

Их наконец-то привели в каменную комнату без окон и оставили там, их руки все еще были связаны. Обан сорвал с них повязки, когда вышел из комнаты, смеясь.

— Посмотрите в последний раз друг на друга, прежде чем вы умрете.

И теперь, находясь в темной комнате, Марк смотрел на Кирана. Хотя окон не было, свет проникал через решетку намного выше. Комната была тесной, тяжелой, как низ шахты лифта.

— Это должно быть ужасно, — сказал Киран, отвечая на вопрос, который Марк не задавал. — Именно здесь король держит пленных до того, как привести их к трону. Это должно пугать.

— Киран. — Марк подошел ближе к нему. — Все будет хорошо.

Киран болезненно улыбнулся.

— Это то, что я люблю в смертных, — сказал он. — Что вы можете говорить такие вещи, для удобства, будь они правдой или нет.

— Что дала тебе эта девочка? — спросил Марк. Волосы Кирана были сине-черными в тенях. — Маленькая девочка на ступеньках.

— Цветок, — руки Кирана были связаны перед ним; он открыл ладонь и показал Марку раздавленный белый цветок. — Белый нарцисс.

— Прощение, — сказал Марк. Киран озадаченно посмотрел на него; он мало знал о цветах. — Цветы имеют свое значение. Белый нарцисс означает прощение.

Киран выпустил цветок из его руки.

— Я слышал слова этих людей, когда мы проходил через двор, — сказал он. — И я не помню.

— Как ты думаешь, твой отец заставил тебя забыть? — Руки Марка начали болеть.

— Нет. Я думаю, что это не имело значения для меня. Я думаю, что я был добрым, потому что я был принцем, высокомерным и небрежным, и это подходило мне — быть добрым, но я мог так же легко быть жестоким. Я не помню, что сохранил ферму или ребенка. Я был пьян от легкой жизни в те дни. Меня не должны благодарить или прощать.

— Киран…

— И во время охоты я думал только о себе. — Белые нити пронзили темные волосы Кирана. Он опустил голову на каменную стену.

— Нет, — сказал Марк. — Ты думал обо мне. Ты был добр ко мне.

— Я хотел тебя, — сказал Киран, жестко изогнув рот. — Я был добр к тебе, потому что это принесло мне пользу в конце.

Марк покачал головой.

— Когда смертные говорят, что все будет хорошо, это не только для комфорта, — сказал он. — Отчасти это потому, что мы, как и фейри, не верим в абсолютную истину. Мы приносим нашу собственную правду в мир. Поскольку я верю, что все будет хорошо, я буду менее несчастным и испуганным. И поскольку ты злишься на себя, ты веришь, что все, что ты сделал, ты сделал из эгоизма.

— Я был эгоистом, — запротестовал Киран. — Я…

— Мы все иногда эгоистичны, — сказал Марк. — И я не говорю, что тебе нечего искупить. Возможно, ты был эгоистичным принцем, но не жестоким. У тебя была сила, и ты решил использовать ее, чтобы быть добрым. Ты мог бы выбрать противоположное. Не отвергай сделанный тобой выбор. Все это не было бессмысленным.

— Почему ты пытаешься меня успокоить и подбодрить? — сухо сказал Киран, как будто у него заболело горло. — Я был зол на тебя, когда ты согласился вернуться в свою семью из Охоты — я же говорил, что ничего из этого не было настоящим.

— Как будто я не знаю, почему ты так сказал, — сказал Марк. — Я слышал тебя на охоте. Когда тебя били, когда тебя мучили, ты шептал себе, что ничего из этого не было настоящим. Как будто шептал, что боль была сном. Это был подарок, который ты хотел мне дать — дар избежать агонии, отступить в место, где ты был в безопасности.

— Я думал, что Сумеречные Охотники были жестоки. Я думал, они тебя обидят, — сказал Киран. — С тобой, с твоей семьей я научился другому. Я думал, что люблю тебя на Охоте, Марк, но это была тень того, что я чувствую к тебе сейчас, зная, на какую любящую доброту ты способен.