«Впрочем, кого из живых это интересует? Никого. А Катрине я это очень скоро скажу… там, где мы обязательно встретимся. Да, наверное, она уже это знает. Там, за последней чертой, известно все: и прошлое, и будущее, и что-нибудь еще, о чем живые даже не догадываются. Там известны ответы на все вопросы… на все… вопросы…»

Свет померк, тело расслабилось, и Альфред уронил голову на грудь.

А в следующую секунду внутренняя створка шлюза отъехала в сторону, и над телом Краузе склонилась… Катрина Вильгельм, живая и невредимая.

– Врача! – Кати подняла на десантников взгляд полный мольбы. – Есть у вас врач?!

– Плюнь на этого гестаповца, сестренка, – опуская оружие, сказал разгоряченный боем Кригер. – Он тебя в шлюз выкинул, а ты врача! Не пристыкуйся вовремя с той стороны наш катер, роняла бы сейчас ледяные слезки с орбиты на Плутон. Мы на мониторах всё видели. Гнилой кавалер тебе попался.

– Что ты видел?! – взвилась Катрина. – Пистолет у его затылка тоже видел?! Где медики, вашу мать?! Он жив еще!

– Успокойся, Танюша, сейчас будут, – следом за «Катриной» в отсек из шлюза перешел Преображенский. Он окинул коротким взглядом поле боя и, обернувшись, позвал: – Воротов!

– Я, ваш свет!

– Нашего доктора зови, есть «трехсотый» на грани.

– Становись! – скомандовал Пшеницын десантникам. – Нестроевые, на левый фланг!

– Есть! – с запозданием крикнул Воротов из глубины пристыкованного к шлюзу абордажника.

– Таня?! – между десантниками, мгновенно выстроившимися в шеренгу, протолкнулся капитан Казаков. – Ты?!

«Катрина» подняла взгляд на Казакова и слабо улыбнулась.

– Здравствуй, Дима.

– Значит, это была ты?! Мы тебя страховали? Но как… где ты столько времени… а-а, ну да, в прыжке… пропадала.

Казаков был совершенно растерян. Преображенский покосился на капитана и спрятал усмешку.

– Вольно, орлы! Продолжайте зачистку! «Беркуты» и штатские ко мне на борт! Лейтенант Пшеницын, командуйте!

– Ваша светлость, разрешите с ними, – Кригер сделал шаг вперед. – Я в «камуфляже» и местность знаю – здорово помогает.

– Работай, капитан, – разрешил князь. – На этого… Штрауха, сможешь ребят вывести?

– Легко!

– Тогда, вперед! Возьмите его тепленьким. Больно интересно мне побеседовать с «прямым оппонентом».

– Есть!

– Позвольте, – офицеров потеснил врач. Он присел рядом с Краузе, быстро его осмотрел и удовлетворенно кивнул. – Если попадет в ближайший час на стол, выживет.

– Сказал повар, заливая поросенка соусом, – пробормотал Хренов.

– Все на борт, – Павел жестом приказал врачу уделить внимание «Катрине». – Проводите девушку в каюту, доктор. Осмотрите, окажите помощь, если нужно. Она у нас прямиком из гестаповских застенков.

– Я в порядке, – слабо возразила «Кати».

– Ступай, Танюша, не спорь, – Павел перехватил ее беспокойный взгляд. – Не бойся, немца твоего не бросим. Казаков, Хренов, берите раненого. А вы, герр Фогель, сдайте оружие, будьте любезны.

– Вы меня знаете? – удивился немец.

– Я всех тут знаю, – князь забрал у Мартина винтовку. – Вы здорово нам помогли, пусть сами о том и не подозревали.

– Так это была подстава? – Фогель насупился, но лишь на пару секунд. – Впрочем, я не в претензии. Эти нацисты заслужили наказание. Я рад, что послужил правому делу. Надеюсь, теперь на Эйзене начнут действовать цивилизованные законы, в частности – закон о свободной торговле и предпринимательстве? Моей фирме это будет выгодно.

– Все верно, так и будет, – князь жестом пригласил Мартина пройти в шлюз.

– Надо же… девять лет прошло! – пронося мимо князя бесчувственного Краузе, пробормотал Казаков. – Как один день!

– Вот заладил, – проворчал Хренов. – Кто она тебе?

– Была близкой подругой, – капитан помотал головой. – С ума сойти! Я всё это время ее искал, все девять лет. И вдруг… такой поворот.

– От ворот, – буркнул Хренов. – Она, видишь, за фрица теперь переживает, а тебе только «здравствуй, Дима». Заново придется мосты наводить. Смыло их паводком. Напрочь смыло.

– Умеешь ты поддержать товарища, – Преображенский замкнул процессию.

– А что, ваша светлость, я неправду говорю? Слепому видно: поезд ушел, и рельсы остыли. «Здравствуй, Дима». Я спросонья бодрее разговариваю. Так с друзьями по детскому саду здороваются: вроде и знакомы, но поговорить не о чем.

– Устала она, Хренов, очень устала, – князь вздохнул. – Такое напряжение… Шесть лет в прыжке с ума сходила, а потом с корабля да сразу в разведку. И еще какую, с полным погружением! По напряжению нервов – встречный бой, а не разведоперация. В общем, рано выводы делать. Вот отдохнет, будет видно. Так что, Казаков, бодрись. Не все потеряно.

– Верю, – кряхтя, ответил капитан. – Выжили, и это главное. Значит, и дальше все сложится нормально. Даже если и не совсем так, как нам бы хотелось. Судьба ведь не железяка, ее в нужную сторону не выгнешь.

– Не «Железяка», – Преображенский усмехнулся. – Не Эйзен. Это точно. Наша судьба помасштабнее будет. Как минимум, с ОВК размером, а то и гораздо больше. Ну, да поживем – увидим.

После подписания капитуляции Эйзена в главном зале бывшего Рейхстага остались, в основном, дипломаты и юристы. Штаб коалиции в полном составе перешел на уровень выше и расположился в очень приличном, даже по меркам обеих столиц, ресторанчике. Торжественный обед должен был начаться через час, поэтому приглашенным было предложено пока неформально пообщаться в баре, прилегающем к обеденному залу.

Великий Князь Гордеев и президент Стивенсон распорядились паузой не так, как подданные и граждане. Они удалились в расположенные на этом же уровне апартаменты эйзенского правительства и занялись незаконченными делами. Марсианский лидер устроился в кабинете главного казначея и посвятил выпавший час свободного времени накопившимся экономическим вопросам, а Гордеев облюбовал роскошную гостиную в бывшем жилище самого канцлера и устроил небольшой прием особо отличившихся военнослужащих и полицейских. Сначала Великий Князь принял десантников ВКС и офицеров «Беркута», а затем велел позвать Преображенского и его команду.

Полковник Барышев, майор Казаков и старлей Хренов были награждены орденами, а «гауптманн Кригер» назначен комендантом самой важной в переходный период зоны торговых причалов на спутнике-кольце Эйзена. Аналитик Ривкин также получил по заслугам, однако воспринял производство в полковники и получение права на дворянский титул спокойно, как приятную, но незначительную формальность. Карьеризм и тщеславие были ему чужды. Оживился он только, когда выяснил, что оклад «титулованного» полковника почти вдвое выше его прежней ставки.