Капище представляло собой скалу из песчаника, расположенную на берегу речки Любуши, на которой с доледникового периода сохранились реликтовые растения – мох шистостега и папоротник-многоножка. На вершине скалы, а точнее холма (скала за тысячи лет оплыла, вросла в землю), стоял культовый камень, напоминающий сгорбленного старика с насупленными бровями. При советской власти здесь поработали археологи, провели раскопки и нашли остатки городища первого века нашей эры, а находка железного шлака показала, что славянские предки умели выплавлять и обрабатывать железо. Культовый камень, по легендам – изображение Перуна, был обработан именно железным инструментом, хотя большинство деталей и резьба за две тысячи лет его существования стерлись.

Вокруг «статуи Перуна» лежали еще двенадцать камней, также обработанных и похожих на сидящие оплывшие туши моржей. Возможно, когда-то это были идолы славянских богов. Кроме того, тридцать шесть каменных столбов образовали своеобразную каменную аллею, ведущую с холма вниз, к реке.

Имела Перун-скала и подземные коридоры, образующие сложный лабиринт, который вел в глубь земли. Высота коридоров достигала двух метров, и были они достаточно широки, чтобы по ним можно было ходить, но еще никому из исследователей или жителей окрестных деревень не удавалось пройти лабиринт до конца. Причиной тому был не ядовитый газ, якобы заполнявший глубины подземелья, а страх, вызываемый древним заклятием «недоступности», наложенным скорее всего хранителями древней Веры. Самой же удивительной деталью лабиринта были не каменные лавки, не ступени и даже не каменное изваяние «монаха», а выдавленные в камне следы босых ног. Впечатление складывалось такое, что сотни или тысячи лет назад ступени коридоров были мягкими и застыли только после того, как по ним прошел босоногий ребенок.

В обычные дни капище посещалось редко. Располагалось оно в семи километрах от хутора Гамаюнщина, в урочище, и проехать к нему на каком-либо виде транспорта через болота и лесную чащобу было невозможно. Однако в праздники, такие, как Ярило вешний, День Земли, Купало, Перунов День, к скале собиралось множество народа, полюбоваться на торжественные обряды, хороводы, игрища и соревнования мастеров славянской борьбы.

В День Земли славяне еще тысячу лет назад праздновали «именины» Земли, теперь этот праздник был возрожден и отмечался ежегодно. В этот день нельзя производить никаких земляных работ, нельзя пахать, боронить и втыкать в землю колья, так как Земля отдыхает. На зачине праздника обычно во вспаханную загодя борозду кладут зерно и льют квас или пиво, приговаривая и став лицом на восток:

– Мать-сыраземля! Уйми ты всякую гадину нечистую от приворота, оборота и лихого дела.

Повернувшись на запад, продолжают:

– Мать-сыраземля! Поглоти ты нечистую силу в бездны кипучия, во смолы горючия.

Обратившись к полудню, произносят:

– Мать-сыраземля! Утоли ты все ветры полуденные со ненастью, уйми пески сыпучие со метелью.

На полночь обращаются:

– Мать-сыраземля! Уйми ты ветры полуночные с тучами, сдержи морозы с метелями.

После каждого обращения льют пиво в борозду, а затем разбивают кувшин, в котором оно было принесено. Когда-то в старину, согласно преданиям, был и другой обычай с бороздой и зерном, после которого появлялись на свет дети, но с тех пор нравы изменились, и обычай возрожден не был.

После заклятий «жрецы» праздника раскапывают землю пальцами и гадают о будущем по приметам, шепча:

– Мать-сыраземля, скажи да всю правду доложи, мне будущее покажи…

Воины же в древних доспехах (большинство доспехов сковано кузнецами Союза), отложив оружие и водрузив на голову кусок дерна, обязуются защищать мать-сыруземлю от ворогов.

Затем освященную горсть земли собирают в мешочки и хранят как обереги. Достался такой оберег и Крутову, на которого была возложена охрана старейшин славянского Схода. Остальные члены группы занимали каждый свое место, отведенное ему схемой трафика.

Приготовления к срыву праздника стали заметны уже сразу после его начала в десять часов утра. Среди пяти сотен прибывших на капище людей стали появляться суровые молодые монахи в черных рясах, с подбритыми висками, с эмблемами Лотоса на груди, а также бандитского вида юнцы в коже, увешанные цепями и бляхами, которые сразу стали задирать парней, толкать и обнимать девушек, с гиканьем носиться друг за другом, сшибая при этом с ног пожилых людей и сваливая палатки торговцев всякой всячиной. Их удалось остановить сравнительно быстро: парни Ираклия и он сам просто похватали хулиганов одного за другим и переправили на ту сторону реки, пригрозив переломать все кости, если они снова примутся за старое. Таким образом был нейтрализован передовой «разведотряд» сатанистов, состоящий из рекрутированных по местным городкам бандитствующих подростков. Но операция по срыву праздника, разработанная в московских кабинетах АНБ и СТОКК, продолжалась, и в действие вступили более серьезные силы.

Молодые бритоголовые монахи начали стягиваться к Перун-скале, оцепили ее с трех сторон, не подпуская к каменной аллее ни старейшин, ни «жрецов», ни зрителей обряда, а двое из них взобрались на вершину холма и на глазах у ахнувшей толпы сбросили вниз один из двенадцати каменных идолов. Однако закончить «работу» не успели. На холме появилась еще одна пара монахов – «спецназовцы» Корнеева – и быстро утихомирила разрушителей капища. А когда остальные монахи Черного Лотоса кинулись было по склону холма вверх, чтобы помочь своим «братьям», навстречу им вышли Ираклий и его помощники, настроенные с угрюмой решимостью прекратить безобразие, и «братья» отступили. Никто из празднично настроенных людей, участников торжеств и зрителей, не успел как следует вникнуть в происходящее, а многие вообще посчитали этот случай за номер программы.

Камень подняли и уложили на прежнее место, порядок был восстановлен, смутьяны изгнаны, и действие продолжалось. Правда, сатанистов это не остановило, они продолжали выполнять возложенную на них миссию, за которую им обещали хорошо заплатить. Следующий этап их плана предполагал организацию нападения на старейшин Схода, выглядевшую со стороны как «несчастный случай».

Крутов и Мария, игравшие роль увлеченных зрителей, находились неподалеку от главных действующих лиц обряда и устроителей праздника и видели всех, кто маскировался под таких же «увлеченных представлением» людей. Они сразу вычислили двух подозрительных мужчин, одетых, несмотря на не по-майски жаркий день, в плащи и придвигавшихся к группе старейшин все ближе и ближе.

Уже начался зачин, «жрец» – высокий седой старик, глава Смоленской общины, в центре очерченного круга нараспев выговаривал слова заклинания: «Мать-сыраземля! Уйми ты…» Люди, обступившие круг, охраняемый редкой цепочкой воинов в доспехах, молча внимали. В урочище установилась торжественная тишина, нарушаемая лишь голосом «жреца» и птичьим пением.

Крутов, находясь в состоянии живы, хорошо видел и слышал, что делается вокруг капища и под холмом, где происходили главные события, но предвидеть развития этих событий не мог и нервничал.