Так считал не только я, но и Скваген-жольц. Газеты писали, что проверяются врачи, в первую очередь опытные хирурги, способные на раз выпотрошить пациента и собрать его заново. Никаких успехов это не принесло, как и проверка ветеринаров, патологоанатомов, таксидермистов и прочих, связанных с работой, где следует знать хоть какую-то анатомию.

— Я жил с ним многие годы, — произнес старик, глядя в пустоту, и его лицо скривилось, словно он хотел заплакать. — Его идея душила меня, его мысли приносили муки. Каждую минуту. Я так молил Изначальное пламя освободить меня от него…

— И чего ты хочешь от него добиться? — вздохнул Талер, отходя к газетным вырезкам и еще раз просматривая их. — Он себя-то не понимает.

Стэфан предложил перестать заниматься ерундой и уйти от греха подальше. Он тоже считал, что здесь делать нечего.

— Знаете, друзья мои, оно меня все-таки услышало! — рассмеялся старик.

— Кто тебя услышал, старче? — устало сказал Талер.

— Пламя! Оно освободило меня от этого человека. Но и ему дало свободу, выпустило! Выпустило в мир! Это я! Я виноват в этом!

Он обхватил голову руками и зарыдал, покачиваясь из стороны в сторону.

— Я виноват! О, Всеединый! Я так виноват! Прости, прости меня за все эти жертвы! Я не смог его остановить!

Он рыдал, размазывая по лицу слезы, и кашлял, а я со все возрастающей жалостью понимал, что нельзя оставлять здесь больного человека, пускай он сто раз сумасшедший и тысячу раз наркоман. В Рапгаре существовали социальные службы, и они вполне могли позаботиться о старике, особенно если он окажется гражданином. В мэрии существуют специальные фонды как раз для таких, как он.

— Он не желал слушать меня, молодой чэр, — прошептал старик, явно обращаясь ко мне и в то же время глядя сквозь меня. — Его навязчивая идея пройти по дороге до конца… его привлекало желание распахнуть двери дома… он так этого хотел, что сам себя боялся. Но я видел в его глазах лишь кровь и смерти. Много смертей.

Старикан зарылся обратно в тряпки, сдавленно рыдая и говоря, что он не хотел, чтобы так все получилось.

— Сгоревшие души, Тиль! — вспылил Стэфан. — Неужели ты не видишь, что мы бесполезно тратим время! От него нельзя ничего добиться!

Талер, судя по всему, был точно такого же мнения. Я же отличался большим упорством и упрямством и вновь выудил наркомана из рваных одеял. Я во что бы то ни стало, намеревался узнать от него о тех людях, что напали на мой дом в поисках Эрин.

— Я пытался его остановить. Предупредить! Избежать жертв! Говорил, но меня не слушали! Я вижу каждое убийство, все, что случится! За что мне такая мука?! За что в мою последнюю ночь?! Кровь! Так много крови! Он пройдет этой дорогой до конца, и никто не сможет его остановить!

— Ему не хватало благодарных слушателей, — сказал Талер, но я резко вскинул руку и гневно тряхнул головой, показывая ему, что он должен молчать.

— Все мои грезы только об этом! Я знаю, что произойдет! О, Всеединый, ну почему они не желают слушать меня?!

Кажется, наконец-то из этих бессвязных причитаний у меня начала складываться кое-какая, пускай и пугающая картинка.

— Я тупой кретин! — прошептал я. — Талер, кажется, мы утерли нос всему синему отделу Скваген-жольца!

— Ты изменил свое мнение и считаешь, что перед нами Ночной Мясник? — вяло поинтересовался он.

Было видно, что в подобном утверждении мой друг уже основательно разуверился.

— Я думаю, он пророк из района Иных.

— Это не район Иных. А наркоман не может быть пророком.

— Еще как может, — возразил я. — Помнишь, что сказал торговец? Раньше он жил в районе Иных. Ты послушай, что он говорит!

— Порошок — сильный галлюциноген. Но он не дает возможности видеть будущее, — с сомнением сказал Талер.

— Ты готов за это поручиться? Я — нет.

— Глянь сюда, — Талер показал мне толстенную пачку фартов сотенными купюрами, которую вытащил из-под какой-то кастрюли. — Да папаша, однако, богач.

— Эй! Старина, — я сел рядом с плачущим стариком. — Ты тот самый пророк, правильно?

Он перестал плакать, отнял руки от лица, посмотрел на меня красными глазами:

— Столько крови. Каждая из грез — в крови. Красный дождь прольется с небес, прежде чем он откроет дверь… Его надо остановить, молодой чэр!

— Пророк или не пророк, сейчас он не в себе. Действие наркотика, если я хоть что-то в этом понимаю, продлится еще часов двенадцать, Тиль.

— Знаю, — угрюмо сказал я и пощелкал пальцами перед лицом старика, привлекая к себе внимание:

— Эй. Ты знаешь, кто такой Ночной Мясник? Помнишь его имя? Как его найти?

— Он жил со мной, а мое желание свободы, дало ему волю поступать, как прежде, — прошептал человек, заворожено следя за моей рукой.

Талер ошеломленно присвистнул.

— Кто он? — настойчиво повторил я, но старик лишь сказал:

— Столько хороших людей было загублено из-за тени на своем рождении. Видит Всеединый, когда я вел мессы, то считал себя порядочным гражданином. О, да, чэр! И поэтому страдаю о каждой погибшей душе. Все. Все они родились в год Темной луны, и выбор его не случаен.

— Сорокалетний астрологический цикл. Год Темной луны его закрывает, — подсказал мне Стэфан, начавший внимательно слушать человека.

Я пока еще не понимал, как это все связано между собой, но уже знал, что следует брать старика в охапку и вести в Скваген-жольц. У меня был в руках ключ к поимке безжалостного убийцы.

— В первый раз он сделал это так давно. Я еще не знал его. Не видел крови. Не понимал, — между тем бормотал пророк.

— В казино ты встречался с людьми. Говорил с ними. Знаешь, кто они?

Он посмотрел на меня задумчиво и рассмеялся:

— Хорошие люди. Я сказал, что они скоро умрут.

Мы с Талером переглянулись. Я испытывал разочарование. Неужели их встреча была всего лишь случайностью?!

— Ну, с его предсказанием не поспоришь, — сказал мой друг. — Тех типов мы перестреляли, словно фазанов. Кажется, ты вновь в тупике со своей Эрин.

Старик вздрогнул и, крепко впившись мне в руку, зашептал:

— Держись ее. Она выведет. Поможет тебе. Помнит наследие. Она — твои грезы, молодой чэр. Слушай их. Вот здесь, — он постучал себя по виску, блаженно улыбаясь. — Город. Он убил меня. Проклятый город… Я слишком стар, чтобы бороться. Устал… Сильно устал… Пришел сюда, в старый приход. Он помнит меня и добр ко мне. Останови кровь… Мое время пришло…

Он забормотал что-то вовсе бессвязное и, свернувшись калачиком, лег на тряпки.

— У него озноб, — мрачно сказал