Демоз отмечает, что политические кошмары царской и сталинской России были точным воспроизведением кошмаров традиционного русского детства. Широко распространенные детоубийство, жестокие побои и другие формы физического насилия над детьми становились моделью психологического насилия со стороны Кремля, КГБ и ГУЛАГа.

Он указывает на значение традиции тугого пеленания для формирования характера ребенка: страх независимости, перепады настроения, потребность во внешнем контроле являются результатом длительного периода пеленания, эмоциональной заброшенности и холодности со стороны родителей. Как спе-ленутые дети плачут, когда их освобождают от бандажа, — настолько непривычно такое состояние, — так же точно и взрослые, которые физически и эмоционально были спеленуты как дети, требуют возврата тоталитарных оков прежней политической системы. Длительное тугое пеленание (состоящее в перевязывании ребенка в несколько слоев на протяжении всего первого года жизни) в России сошло на нет только в первой половине 20 века. В Западной Европе этот обычай прекратил существование уже в 18–19 веках.

Демоз считает, что хотя после революции 1917 года и были сделаны некоторые попытки изменить традиционные приемы воспитания детей, — особенно путем учреждения детских яслей, в которых психологическое насилие со стороны родителей было сведено до минимума, — прогресс был очень медленным вплоть до 1930-х годов, когда жизнь советских детей стала больше походить на детство в других современных странах. В образованных семьях детей перестали туго пеленать, порка стала неприемлемой и родительское тепло стало понемногу рассеивать «дух рабства», до тех пор пронизывавший все детство.

Стиль воспитания принятый в обществе отражался и на характере его лидеров. Л. Демоз приводит следующие примеры:

Мать Ленина, сама испытавшая на себе традиционные приемы «закалки», такие, как регулярное заворачивание в холодное влажное полотенце, воспитывала его в «спартанской манере», включавшей обычные в то время пеленание и участие кормилицы. Сообщается, что он не умел ходить почти до трех лет и считался «буйным, неуправляемым» ребенком, «часто приходившим в ярость». Он вырос эмоционально холодным человеком, безжалостным к врагам, а демократические свободы его интересовали мало.

У Сталина был отец-алкоголик, который имел обыкновение устраивать жене и детям «страшные избиения», бил их сапогами и пытался убить. Мать тоже била сына. Сталин, в свою очередь, бил собственных детей. Демоз констатирует, что можно было заранее сказать, что, став лидером, он погубит миллионы сограждан.

По контрасту, родители Горбачева (который родился в 1931 году) относились к нему как к личности, и детство его, по воспоминаниям одного товарища тех лет, было «очень счастливым». Демоз пишет, что Горбачева едва ли можно назвать страстным борцом за демократию, однако чертами характера он очень сильно отличался от предшественников. Обладая спокойным и ровным уже в детстве характером и способностью испытывать романтические чувства к женщинам, в том числе к своей жене, он мог представлять ту часть советского народа, которая не нуждалась больше в политическом пеленании и насилии и могла выдержать демократическую реформу.

Демоз делает следующий вывод: «Когда Горбачев пришел к власти, прошло пятьдесят лет с тех пор, как начал рассеиваться кошмар традиционного русского детства, поэтому в Советском Союзе многие стали считать, что не нуждаются больше в тоталитарных лидерах, насильственной коллективизации и ГУЛАГе.

Конец коммунизма был вызван не экономическим упадком (на самом деле в предшествующее ему десятилетие наблюдался экономический прогресс) и не миллиардными затратами Америки на повышение мощности своего вооружения (как утверждал Рональд Рейган), и не в том дело, что коммунизм «одряхлел и отмер», по выражению одного писателя.

Мирные революции, в отличие от насильственных, являются результатом того, что в свое время родители стали больше любить детей. Это не революции ненависти, а революции любви. Эти революции производятся не экономическими классами, а психоклассами, новыми типами историче-скойличности»[344]. По его мнению, значительный прогресс воспитания советских детей в 20 веке изменил русскую ментальность и заложил основу для грандиозных политических перемен, которые наблюдались в 80-е годы.

Таким образом, можно предполагать, что впервые отношение человека к свободе и власти закладывается еще в довербальный период. В то же время, психоаналитические концепции подвергались критике и вызвали определенное разочарование в связи с тем, что они абсолютизировали роль раннего развития и не позволяли достаточно точно прогнозировать политическое поведение.

Есть отечественное исследование, в котором было обнаружено, что разные стили семейного воспитания (демократический, либеральный, попустительский и авторитарный), реализуемые родителями, приводят к формированию у детей разных способов восприятия политической власти[345].

Выше я постарался представить спектр теоретических подходов, так или иначе объясняющих поведение членов демократического общества. По всей видимости, все эти объяснения следует воспринимать как частичные, т. к. реальная ситуация включает сложное переплетение индивидуальных, микро- и макро-социальных факторов, которое стоит рассматривать с точки зрения системной или полевой парадигмы.

Россия последних лет, в силу очень резкой поляризации ценностных позиций, является идеальным местом для проведения исследований авторитарной и демократической личности. Можно предполагать, что личности с демократическими предпочтениями сейчас тяготеют к объединению в культурно ориентированные некоммерческие организации и в организации несистемной оппозиции, а авторитарно ориентированные индивиды включаются в организации под эгидой РПЦ, «Единой России», системных партий и т. п. Было бы весьма интересно исследовать различие психологических черт индивидов, входящих в эти общественные объединения.

Что касается психотерапии, то любая глубинная психотерапия (экзистенциально-гуманистическая или психоаналитически-ориентированная) ненамеренно способствует развитию черт, которые присущи «демократическому характеру»: внутренний локус контроля, лучшая интроспекция, способность определять свои личные потребности, более высокая толерантность к различиям между людьми, связанная с тем, что индивид изжил травмы, случавшиеся в процессе его собственного развития, большая способность договариваться в случае разногласий. Также психотерапия способствует укреплению самооценки и чувства собственного достоинства, что может быть определенным противоядием от того, чтобы компенсировать чувство личной неуверенности через отождествление с «сильным» вождем и мнимыми успехами государства. Конечно эти черты автоматически еще не приводят к формированию гражданина (в демократическом смысле). Как указывали Алмонд и Вербе демократические качества индивида сами по себе не являются политическими установками[346]. Тем не менее, психотерапия как теоретическая и практическая дисциплина, на мой взгляд, может способствовать, с одной стороны, росту личности (в направлении психологического здоровья как оно было описано Э. Фроммом), с другой, изживанию тоталитарного травматического опыта.