– И это называется судом?

Судья непонимающе уставился на подсудимого.

– Что ты хочешь? – спросил старик.

Его бесцветные глаза оживились. В них появился блеск.

– Суд еще не начинался, а вы, по существу, не рассматривая дело, зачитываете приговор. Где свидетели, присяжные, адвокат, зрители?

– Мне не нужны тяжущиеся и я не нуждаюсь в свидетелях во время суда. Судья и присяжные – объединены в моём лице. Воин, стоящий справа от тебя, выступает в роли прокурора, а воин слева – в роли адвоката, а все мы тут,– старик поднял руку и обвёл ею по кругу, имея в виду, себя и конвоиров,– зрители. Ты, разумеется, не в счёт. У подсудимого – особая роль.

– Позвольте…

– Что тебя не устраивает?– по-отечески ласково спросил судья.

Рука Михаила, помимо его воли, пришла в движение, пытаясь возразить. Воин, которому надлежало исполнять роль адвоката, скрутил её с такой силой, что нестерпимая боль отозвалась под лопаткой.

– Я согласен с процедурой проведения собрания,– поспешил согласиться Михаил, переименовав собрание, именуемое судом, сборищем.

– То– то же,– согласился старик, после чего более лояльно обратился к так называемому прокурору.– Что он натворил?

Михаила, попытавшегося сделать неудачную попытку податься вперёд, остановили предупреждающим толчком в спину. Конвоир, стоявший справа, взял слово.

– Неумелые действия подсудимого, думающего, что ему позволено шутить над знатной семьёй, как над простолюдинами,– сказал он,– по законам правосудия караются смертной казнью.

– Не надо, за меня принимать решения,– поставил на место конвоира судья.– Каково твое мнение?– спросил он у второго конвоира.

– Подсудимого подвела, присущая ему любознательность и вольность в обращении. Он не знал наших суровых законов, затрагивающей честь семейств.

– Не знание законов не освобождает человека от ответственности,– произнес судья и, смотря в упор на Михаила, строго спросил:– А что скажешь ты?

После высказываний конвоиров, выполняющие функции прокурора и адвоката, последнее слово представлялось подсудимому.

Михаил тупо уставился на судью. Он обдумывая защиту, оправдывающую его действия, и никак не находил решения, способного повлиять на исход.

– Говори правду, говори правду, да поможет…, услышал он внутренний голос, переходящий в насмешку,– правда облегчает душу и удлиняет срок.

Жизненный опыт подсказывал, что не следует выглядеть наивным, и пора начинать хитрить, путая правду с неправдой. Адвокат нанимается для выступления в суде с речью, направленной на оправдание подсудимого, а не для того, чтобы найти истину. Вопреки разуму, Михаил предпочел остаться честным человеком, как и в прежних эпизодах жизни, где честь – не способствовала продвижению. На вступительных экзаменах в институте Михаил ответил на все вопросы по билету. Преподаватель по физике, наклоняясь к ведомости, раздумывал, какую оценку поставить абитуриенту: пять или четыре? Его одолевали сомнения. Перед тем, как выставить отметку, он, поднял голову и задал вопрос, решив снять с себя бремя ответственности, целиком положившись на мнение школьного учителя.

– Какая оценка у вас в аттестате, по физике? Пять или четыре? – спросил он.

Цель вопроса, не вызывала сомнений. Михаилу следовало сказать пять, но, то ли по наивности, то ли из-за желания остаться честным, он сказал:

– Четыре.

– Четыре вы вполне заслуживаете,– с облегчением выдохнул преподаватель.

Михаил взял протянутый опросный лист и увидел в нём оценку «хорошо». Настроение упало. Именно одного балла не хватило, чтобы его зачислили в студенты. Выйдя из аудитории, Михаил больше не собирался делать ошибок. Так ему казалось. Он и сейчас, во время суда над собой у обочины дороги, знал, что следует сказать в свое оправдание, Он открыл рот, намереваясь правильно высказаться, но дыхание перехватило.

– Если я, вольно или не вольно совершил действия, приведшие к оскорблению знатной особы, я готов понести наказание,– выпалил Михаил, внутренне усмехаясь над собой.

Поистине, горбатого исправит только могила.

– Ну, что же?! – облегчённо вздохнул судья,– Ты сам себе вынес приговор. Ведите его в живодерню и там осуществите действо.

Немощный старик встал с табуретки, и несколько раз подряд устало и грозно стукнул палкой, лежащей у ног, вгоняя её в землю. Утверждая окончание суда, рукой показал путь, по которому следует увести нарушителя. Конвоиры привычно выкрутили руки, хотя в этом не было нужды, и повели обессиленное тело по пыльной дороге к железобетонному бункеру, запорошенному землёй. Перед торчащим люком процессия остановилась. Конвоир открыл висячий огромный замок, поднял люк и втолкнул подсудимого в образовавшееся отверстие. Михаил полетел вниз со страхом парашютиста, сброшенного без парашюта в бездну. Тревожное чувство не управляемого полёта нарастало в груди с каждой секундой, казавшейся нескончаемой вплоть до жёсткого удара в точке приземления.

Михаил очнулся, ощутив себя, лежащим на цементном полу. Его тело было скрюченным в три погибели. Над ним стоял, обнюхивая, огромный мохнатый зверь, пахнувший псиной. Собака, тяжело дыша, выдыхала прямо в лицо запах недавно съеденного мяса, Михаил приоткрыл один глаз и увидел, приблизившуюся почти вплотную морду пса, и постарался поскорее зажмуриться, имитируя лежачее бревно, не издающее признаков жизни, на которое не должно, по его понятиям, реагировать животное. Приоткрытого глаза оказалось вполне достаточно, чтобы зарычала собака.

– Ррр..,– послышалось над самым ухом.

От нескончаемого грозного рычания исходили пугающая неизвестность и непредсказуемость, от которого следовало ожидать неизвестно что. Собака постепенно успокаивалась. Её рык становился беззлобным и дежурно монотонным. Михаил сжался, но продолжал лежать без видимых признаков жизни, смутно надеясь на прекращение рычания. Спешить было некуда. Собаке, в конце концов, надоело стоять с вытянутой мордой над неподвижным телом и она, решив сменить позу, оперлась о передние ноги и села, возвышаясь над человеком. Время шло. Первое неудобство Михаил почувствовал в позвонках перекошенной шеи. Затем, начали слезиться глаза. Продолжать лежать на голом полу становилось невмоготу. Следовало предпринимать какие-то действия.

Чему быть, тому не миновать, – скомандовал он себе,– и максимально возможной скоростью приподнял туловище и сел перед собакой. Тело вновь застыло. Собака зарычала, наводя ужас, но не набросилась.

А могла бы, подумал Михаил, на явные действия должна следовать адекватная реакция.

Скорость подъёма не осталась незамеченной. Подумалось: здесь что-то не так. Разгадка пришла, когда сквозь поднятые ресницы, привиделся мрачный силуэт хозяина собаки, который держал ее на привязи.

Вот почему его сразу не растерзали. Не хватало команды, без которой дрессированная собака, являющаяся всего лишь щупальцами дрессировщика, никогда не бросится на добычу. Не удивительно, что поступки животного, находящегося в неволе, полностью контролируются и зависят от стоящего над ним, субъекта.