Все, что я описал на модели одного цеха, переведите в масштаб страны — тысячи и тысячи цехов, фабрик, заводов, — и вы получаете близкую к действительности картину гигантского организованного подпольного бизнеса. Меняется номенклатура товаров, география, технология производства, но структура преступления неизменна — подмена дорогих компонентов дешевыми или тайная скупка внефондового сырья, или то и другое одновременно. Та же в общих чертах и схема реализации.

Впрочем, есть еще и неучтенные возможности: на Ивановском текстильном комбинате ткут женские платки и шапки, пользующиеся хорошим спросом в мире. В 1971 году выявлено: платки не соответствуют стандарту — на 18 квадратных сантиметров меньше, на 31 грамм легче (годовая продукция комбината — 800 тысяч штук).

В Риге крупнейший в Союзе радиозавод им. Попова. Обнаружено в 1970 г., что в транзисторах ВЭФ схема не соответствует реальному количеству диодов — их было на 1 меньше. Мелочь? Стоимость одного диода — 82 копейки. За год завод изготавливал 182 тысячи радиоприемников.

Всего одного камня не додавали в женские часики «Чайка» и в мужские часы «Полет» мастера московского часового завода. Камушек стоит 42 копейки. В год изготавливалось 750 тысяч пар часов. Преступление раскрыли в 1970 г. и замяли: советские часы — лучшие в мире, т. Брежнев сказал: «Недалек тот час, когда мир будет сверять время по нашим, советским часам».

Итак, сотни миллионов рублей сосредотачиваются в руках предприимчивых, ловких, умелых, находчивых коммерсантов. Кто они? Советские миллионеры? Миллионеры, конечно, есть, но не они. Грандиозные суммы денег в этих руках не остаются.

Доставка в магазины и реализация левой продукции — надежна. Значительно сложнее и опаснее хранение на складах нигде не зарегистрированного сырья — сотен и тысяч тонн. И еще — надо не привлечь внимания к сложному дефицитному оборудованию, приобретенному вне фондов, без лимитов. И наконец, что делать, если рабочий прозреет и поймет, что он и его товарищи фактически производят в два, а нередко и в три раза больше, чем фиксируется учетом? Можно, конечно, попытаться задобрить рабочих премиальными, дать лишнюю десятку, но опасно — протрезвеет, разболтает или, что еще хуже, начнет шантажировать. Проблема в том, как сделать разоблачение невозможным или, по крайней мере, маловероятным.

И вот здесь угол преступления начинает меняться: он отклоняется от горизонтального направления «цех — склад — магазин» и начинает круто подниматься вверх по вертикали…

Итак, остановка первая: милиция-прокуратура. Зарплата начальника районного отдела милиции 200–250 рублей, прокурора — меньше: 150–180 руб. Стало быть, надо положить и тому и другому столько, чтобы не смогли отказаться: первому — 2 тысячи, второму хватит и половины. Жизнь трудна, и на зарплату не сведешь концы с концами. И милиционер, и прокурор — люди служивые, зависимые, ходят под начальством — городским, республиканским, — которое тоже ублажить требуется. Каждая должность в Азербайджане имеет продажную стоимость. В 1969 г. начальник милиции котировался в 50 тысяч рублей, районный прокурор — в 30 тысяч.

Деньги отданы и взяты, и будут теперь выплачиваться ежемесячно, и не беспокойтесь — блюстители закона не подведут: ловко ликвидируют анонимный донос, посланный злопыхателем, предупредят заблаговременно о грозной ревизии. (Не полагайте, однако, что милиция или прокуратура всецело у вас в руках: у нее ведь тоже план раскрываемости преступлений… И если там придут к мнению, что на вашем месте другой будет платить больше, — вас снимут. Кроме того, вас никогда не минует внезапная проверка, и если у вас не все в ажуре, придется платить разово — в зависимости от недостачи.)

Остановка вторая — районный комитет партии. Здесь замыкаются сигналы сверху и заземляются жалобы снизу.

Кому дать — ясно: первому секретарю — абсолютному хозяину района — и секретарю по промышленности.

Сколько — и здесь более или менее известно: в зависимости от их зарплаты. Коэффициент — 10. То есть первому секретарю 30 тысяч, второму — 20 тысяч.

Разумеется, этот коэффициент не остается неизменным. Он меняется в зависимости от важности и влияния лица, колеблется между тремя-четырьмя — судье, двумя-тремя — народному контролеру.

На следующих остановках, более высоких — городских, областных, республиканских, — ставки растут. Круг расширяется. Начальник управления милиции, начальник ОБХСС, городской прокурор, республиканский и т. д.

Надо дать и в горком партии — заведующему отделом промышленности, и в соответствующий главк, и в министерство, но здесь счет особый и нормативов нет.

Так или иначе, в дело втягивается 30–50 человек, и у «трудящегося» зав. цехом от некогда огромной суммы остается едва ли 15–20 %, да и те, к несчастью, приходится делить между компаньонами».

А при чем тут плановая система, спросите вы? А при том, что она по самой своей природе толкает человека на преступления:

«Встречал я и такие предприятия, где подбирались честные руководители, сознательные рабочие, самозабвенные, целеустремленные. Короче, такие, каких в СССР, казалось, и не бывает. Что из этого получалось? Вызывали директора (главного инженера, начальника цеха) в главк, в Москву (а если действие происходило в Москве — в министерство) и говорили:

— Что ж это вы, Николай Сергеевич (Ашот Петросович, Ибрагим Мамед-Оглы) план не выполняете?

Николай Сергеевич брал карандаш и начертывал цифры, объясняя: если трудиться в году не 12, а 14 месяцев, заменить ржавые станки, модифицировать технологию, наладить нормальное снабжение — голубая мечта каждого хозяйственника в СССР — и увеличить в два раза количество рабочих — и даже тогда план не будет выполнен; он завышен, нереален.

— Так-так, Николай Сергеевич, значит, вы партии не доверяете, она для вас не авторитет. Партия, по-вашему, прожектерством занимается. А международное положение, а неурожай в Индии… Да вы, может, и в коммунизме усомнились? Так вот: или план — или партбилет. О решении доложить. Можете идти.

Несчастный Николай Сергеевич в расстроенных чувствах шел к друзьям. Его выслушивали, утешали и учили: хочешь жить — изворачивайся, лбом стенку не прошибешь. Или: живи сам и давай жить другим.

Проводил Николай Сергеевич бессонную ночь (ночи). Но жить надо, и шел Николай Сергеевич в магазины, а если городок маленький — на колхозный рынок — завязывать нужные знакомства. Дальше — по уже знакомой схеме. Часть изготовленной заводом продукции оказывалась на «черном» рынке; часть выдавалась «на-гора» в счет плана. И если уж очень-очень порядочный человек был Николай Сергеевич, поначалу не прилипали деньги к его рукам: совестно было. А рубли — тысячи — шли, и чем это он хуже других? И не дурак — свое, положенное снимал: плата за страх.

Приходила зрелость к Николаю Сергеевичу, а с нею — награды, звания».

Человек внимательный может спросить: вот вы, Александр Петрович, сказали, что в СССР были сплошные приписки и дефицит, однако, мы видим, что фабрика выпускала вместо 300 тонн краски 600. Половина неучтенных! И такая воровская система была, оказывается во всем СССР. Так значит, не было дефицита, а была хоть и подпольная, но богатая жизнь. Получается, СССР выпускал даже больше, чем гласила его бравурная статистика?