В комнате у стола сидела старушка и мальчуган. Жора догадался, что это и был Петрунька. Старушка кормила Петруньку кашкой с небольшим кусочком хлеба и совсем крошечным кусочком трески. Рядом стояла кружка с кипятком. Заварки не было, как и сахарницы.

— Здравствуйте, бабушка,— поздоровался Жора, — а где же Фрося?

— Фрося скоро подойдет, она еще на работе… А ты что же это, — помолчав, вдруг сказала старушка, — обещался, а сам не идешь? Она ведь тебя ждет!

[410]

— Как это ждет, бабушка! Откуда это видно?!

— А это тебе не видно, Ты еще молодой да глупый… А я так вижу — приходит она вечером домой, молчит и все на ходики глядит — осталось ли еще время, когда ты можешь прийти…

«Действительно, дурак я дураком! — с горечью подумал Жора. — Ведь мог бы в конце концов выкроить время и забежать к ней».

— Да ведь я, бабушка, звал ее пойти в кино; так она не захотела, — пытался оправдаться Жора.

— И опять же ты выходишь глупый, — сказала вредная бабка, — посмотри на себя, какой ты нарядный — в форме, с золотыми погонами и пуговицами, да еще при крестах. А у нее? Из старого платья она выросла, материны платья и пальто ей велики, свое пальто она отдала Петруньке в школу бегать! Ты весь в золоте, а она в стеганых портках! Что же, по-твоему, ей не совестно?! Раскинь умом-то! Не хочет она тебя-то позорить!

И опять защемило сердце у Жоры, да так, что он сам диву дался! С чего бы это такая чувствительность? Но в этот момент хлопнула дверь и вошла Фрося.

Бабка тут же засуетилась, подхватила кружку с кипятком и скомандовала Петруньке:

— Пошли, касатик, ко мне чай пить. У меня есть для тебя кусочек сахару, и я расскажу потом новую сказку.

Петрунька, услыхав о сахаре и новой сказке, мигом шмыгнул в дверь, а за ним поспешно вышла и сама бабка…

Фрося ничего не сказала, но ее взгляд сказал ему больше, чем сто пламенных речей. Наконец-то она дождалась — он пришел! И Жора все и сразу понял…

Она ничего не говорила, только слушала сбивчивые слова, рвавшиеся из самого сердца лейтенанта Жоры. Он и сам не очень хорошо понимал, что он говорит, но он видел, что сердце ее раскрылось для него и оба их сердца бьются вместе, как одно большое, и разлучить, разделить эти сердца уже невозможно.

Пролетел час как одно мгновение. Жоре надо было уходить. Он сказал Фросе:

— Как только вернусь с похода, мы поженимся. А сейчас я тебе достану денег, купи себе платье и пальто. И не

[411]

отказывай мне в этом, я тебя очень прошу. Ты моя невеста, и я обязан о тебе заботиться. Я постараюсь еще раз забежать до ухода лодки в Полярное. Из Полярного я напишу матери и сообщу о нашей свадьбе. Она тебя полюбит. Дай свою фотокарточку.

Он ушел. Она сидела и молчала, прислушиваясь к затихавшему звуку его шагов в длинном коридоре. Потом еще долго сидела, боясь пошевелиться и потревожить полноту своего счастья…

Лодка ушла в Полярное. Жора все-таки успел заскочить в общежитие, но Фроси там не застал — она была на работе. Он отдал деньги и мешок с продовольствием бабушке, заодно узнав, что ее зовут Лукерья Амосовна. Она ему сказала:

— Не боись, Егорушка, все произведем в самом лучшем виде. Фросенька твоя — девка умная да послушливая. Ворочайся с войны, а мы здесь все обладим, сготовим на свадьбу-то.

— А вы, Лукерья Амосовна, примите от меня в знак уважения этот шоколад.

— Ах и хитер же ты, паря, недаром нашу скромницу завлек; знаешь, как уважить и старуху. Я этим щиколатом и Петруньку угощу.

Пока лодка готовилась к выходу в море, Жора написал матери о своем намерении жениться и послал в письме фотографию Фроси. Написал также письмо Фросе. Письмо вышло на удивление длинным. Писал, писал и никак не мог остановиться, чуть ли не до самого отхода лодки в море. Еле успел отдать письмо на отправку. Получил он и письмо от Фроси. Фрося писала, что любит его и ждет его приезда. Письмо было написано на маленьком листочке замечательно четким почерком первой школьной ученицы. Жора спрятал письмо во внутренний карман рабочего кителя и перечитывал его не меньше десяти раз в день. Чуть не схватил за это чтение «фитиля» от старпома. Как официально выразился строгий старпом: «За чтение на штурманской вахте посторонних гражданских документов».

Поход прошел успешно. На четвертый день акустик доложил вахтенному командиру о шуме винтов группы кораблей справа по носу. Лодка развернулась впра-

[412]

во и пошла на шум. Шум все усиливался, через полтора часа командир объявил торпедную атаку и, подняв перископ, увидел большой конвой, корабли которого охраняли два огромных транспорта. Наметив цель, командир крикнул:

— Цветков!

— Есть, товарищ командир!

— Записывайте!

И командир быстро стал диктовать данные обстановки для расчетов торпедной атаки. Жора также быстро наносил обстановку на карту — дистанцию до главной цели, ее курс, примерную скорость, расположение другого транспорта, кораблей охраны. Акустик громко докладывал пеленга на цель и ближайшие корабли охранения. С каждым поднятием перископа и докладом акустика картина двигалась и становилась более подробной. Противник пока лодки не обнаружил, и командир маневрировал, стараясь занять наиболее выгодную позицию для успешной торпедной атаки. Наконец лодка пришла в точку залпа, командир скомандовал;

— Аппараты, товсь!

Все в лодке замерло. Цель наползла на перекрестие нитей глазка перископа, и командир скомандовал:

— Пли!

Лодка заметно вздрогнула — пошли торпеды. Командир опустил перископ.

— Лево на борт; боцман, ныряй на 40 метров!

— Товарищ командир, слева берег в 15 кабельтовых,— торопливо доложил Жора.

— Вот и хорошо! Они нас будут искать в море, а мы будем около берега. Как глубина?

— Глубина 150-200 метров, берег приглубый.

— Вот и хорошо!

И снова тишина. Вся команда слушает. И вдруг четко слышны 2 взрыва. Об этом докладывают из всех отсеков и акустик

— Штурман, дайте курс вдоль берега против движения конвоя!

— Курс 272°, товарищ командир!

— Ложиться на курс 270°! Как глубина?

— По карте 180 метров, товарищ командир!

[413]

— Вот и хорошо! Эхолот не включать! Малый вперед! И вдруг тишина за бортом взорвалась десятками взрывов. Корабли конвоя пришли в себя и начали ожесточенно бросать бомбы, пытаясь нащупать и уничтожить лодку, которая потихоньку кралась вдоль берега, обходя конвой. Командир хотел поднять перископ, чтобы увидеть результат атаки, но корабли конвоя метались и бомбили по всем направлениям. Такое «любопытство» (т. е. желание лично убедиться в результативности атаки) могло дорого обойтись лодке, и командир со вздохом отказался от своего намерения.