Она пожалела о том, что отправила материнский крест в Тауэр вместе с остальными украшениями королевы; теперь ей нечем занять пальцы. Она поискала взглядом Томаса, но увидела в толпе лишь верх его шапки.

Перо у него сегодня черное; впрочем, покачивалось оно энергично, как всегда. Рядом с Сеймуром стоит Уилл. На нем, как и на Катерине, темно-синий костюм. Время от времени Уилл Парр косился наверх, туда, где сидели его сестры. Смерть Серрея подкосила его. Кроме того, король приказал ему судить друга. Уилл пришел в бешенство, узнав, что по новому завещанию короля его не назначили в государственный совет. Он так надеялся, что регентом станет его сестра! Думал, что ему удастся прибрать к рукам всю власть. Ходили слухи, что его сделают маркизом Нортгемптонским. Титул должен немного утешить его, ведь маркизов в Англии всего два, а это что-то да значит – во всяком случае, для него.

Счастье сестры никогда по-настоящему не занимало Уилла – и не потому, что он не любил ее. Просто ему и в голову не приходило, что счастье возможно помимо власти. Катерина видела, как Уилл что-то шепчет на ухо Томасу; тот хлопает его по плечу. Как бы тщеславие не стало поводом для падения Уилла! При дворе много таких, как он. Но пока пусть будет доволен: он получил долгожданный развод. Теперь король уже не стоит у него на пути. Кроме того, Уилл получит новый титул… Последние дни все только и говорят о том, кто кем станет. Придворным как будто раздают сладости на Рождество. Гертфорд поставил себя во главе всего; он стал лордом-протектором и герцогом Сомерсетом. Стэнхоуп теперь еще больше задерет нос: жена лорда-протектора Англии – почти королева! Томас станет бароном Садли и лордом первым адмиралом. Интересно, не сердится ли он, что его брат будет герцогом, а он – всего лишь бароном? Возможно!

– Анна, – прошептала она, толкая сестру в бок. – Как по-твоему, отдадут нам мамин крест из королевских драгоценностей?

– Возможно, ему будет лучше там, где он сейчас, – вздохнула Анна.

Катерине не хотелось ничего из той роскоши, которая ее окружала. Ей не нужны ни платья, ни посуда, ни ткани, ни драгоценности. Ей кажется, что она будет счастлива в Челси с несколькими хорошими платьями, книгами и маминым крестом. А драгоценности… она поняла, что драгоценными могут быть только люди.

Слушая архиепископа Кранмера, Катерина обдумывала, кого возьмет с собой. С ней поедут Елизавета, Дот, сестра Анна, Кэт, властная Лиззи Тируит. Ее приближенные будут рядом с ней, даже те, кто не будет жить в Челси. Ее новый дворец совсем недалеко от Лондона. Кроме того, она возьмет с собой Уильяма Сэвиджа и милого Хьюика. Чем дальше, тем больше будущее кажется ей раем. Катерина надеялась, что Бог простил ее.

Она сжимала руку Анны. Сестры улыбались друг другу. Анна снова ждала ребенка и словно светилась изнутри. Катерина искала в своем сердце прежнюю зависть, но не находила ее. Она смирилась с тем, что останется бесплодной. Ей надо довольствоваться падалицей, которую сбросило к ее ногам; осиротевшая Елизавета – из их числа.

Олд-Манор, Челси, март 1547 г.

Катерина и Елизавета сидели в главном зале и занимались. Они сравнивали два перевода одного сонета Петрарки. Первый был выполнен Серреем, второй – Томасом Уайаттом.

– Видите, Елизавета, Уайатт в целом сохранил размер сонета Петрарки, а Серрей – нет. Подумайте, как это отражается на смысле, – заметила Катерина.

– Зато Уайатт употребил совершенно новую метафору. Вот, смотрите. – Елизавета говорила быстро, как будто спешила изложить свои мысли до того, как забудет их. – Вот. – Она указала на страницу. – «…И там располагается, разворачивая свое знамя» и «Как не быть и умереть с ним на поле битвы». Для него любовь – война.

Катерина не уставала поражаться острому уму Елизаветы. Ей всего тринадцать, а она уже разбиралась в тонкостях перевода лучше многих. Но сегодня она не могла полностью сосредоточиться на поэзии: в Челси приезжает ее брат, а с ним – Томас Сеймур. Она воображала, как барка Сеймура скользит по реке, направляясь к ним.

– Да, верно, – кивнула она. – А теперь давайте посмотрим, что сделал Серрей. Хотя он существенно изменил размер, по смыслу его перевод ближе к оригиналу.

Она представила, как ритмично весла опускаются в воду, как рулевой подает команды. В голову ей пришла неожиданная мысль. Те чувства, что сейчас бродят в ней, чем-то похожи на ужас, какой она не так давно испытывала. Все, что происходит внутри ее, преувеличено, как будто она чувствует, как кровь бьется в самых отдаленных уголках ее тела, как сердце сжимается от предвкушения. После той страшной сцены в Нансаче они с Томасом больше не виделись. Катерина то и дело косилась на окно; ей казалось, что она слышит плеск весел.

– Который час? – спросила она сестрицу Анну, которая была занята шитьем вместе с Дот, Лиззи Тируит и Мэри Оделл, новой фрейлиной. Каждая вышивала свой кусок большого полотна – полога кровати для молодого короля.

– Должно быть, одиннадцать часов, не меньше, – ответила Анна.

Катерина подошла к окну. Барка еще далеко, но она видит сложенные крылья на гербе. Она набрала в грудь воздуха и повернулась к Елизавете:

– На сегодня хватит. – Она произнесла эти слова, как будто ничего не изменилось и ее сердце не готово выскочить из груди. Ей едва удалось сдержаться, чтобы не броситься вниз по ступеням. Она помогла Елизавете собрать книги; они вместе выбрали стихотворение, которое будут разбирать завтра. Пальцы у Катерины слегка дрожали.

Кажется, прошла целая вечность. Наконец объявили о приезде гостей:

– Маркиз Нортгемптон и барон Садли, лорд первый адмирал флота!

Вошли Уилл и Сеймур; оба были разодеты в пух и прах. Уилл в зеленой парче и горностае – теперь, став маркизом, он может себе это позволить. Томас в темно-синем бархате; в разрезах виднеется золотой шелк.

– Маркиз. – Катерина широко улыбнулась Уиллу: она знает, что брату нравится его новый титул. – Лорд адмирал. – Она повернулась к Сеймуру. Голос ее слегка дрожал.

Томас поклонился. Она не смеет протянуть ему руку, боится, что, если он дотронется до нее, она совершенно потеряет власть над собой. Гости поздоровались с остальными, все подошли к камину.

Она не могла смотреть на него, но чувствовала, что он не сводит с нее взгляда. Завязалась светская беседа; Катерина почти не принимала в ней участия. Елизавета читала сонет Серрея – бедного милого Серрея. Кате рина же думала лишь об одном: как устроить так, чтобы остаться с Томасом наедине. От ее желания воздух вокруг нее как будто сгустился и сделался сладким как мед.

Когда гостей пригласили к ужину, пальцы Томаса как бы невзначай коснулись ее руки, и она едва не упала в обморок. Она не могла есть. И он тоже. Еду приносили и уносили. Затем Уилл, милый догадливый Уилл, попросил ее показать то место в парке, где она хочет устроить аптекарский огород. Может быть, она покажет ему, где посадит лекарственные растения? На пороге Уилл остановился и, ежась от мартовского холода, небрежно, словно речь идет о пустяке, обратился к другу: