«МАО: Давайте немного обсудим Японию. На сей раз Вы собираетесь в Японию на несколько дней.

КИССИНДЖЕР: Председатель всегда ругает меня за Японию. Я очень серьезно отношусь к словам Председателя. Да, сейчас я пробуду там два с половиной дня. Он прав. Очень важно, чтобы Япония не ощущала себя изолированной и оставленной наедине с собой. А мы не станем давать им повода для какого-то маневрирования.

МАО: Чтобы не толкнуть их на советскую сторону»[434].

Как могла происходить координация между Соединенными Штатами и Китаем по глобальным вопросам? Мао Цзэдун предложил каждой стороне разработать четкую концепцию своего национального интереса и сотрудничать на основе собственных потребностей:

«МАО: Мы то же самое говорим в подобных ситуациях [жестикулирует], что говорил ваш президент, сидя здесь, что у каждой стороны есть собственные средства и действует она из собственных потребностей. Это вылилось во взаимодействие между двумя странами.

КИССИНДЖЕР: Да, перед нами стоит одна и та же угроза. Мы, может быть, используем подчас различные методы, но цели у нас одни и те же.

МАО: Это было бы отлично. До тех пор пока цели остаются одинаковыми, мы не навредим вам, а вы не навредите нам. И мы можем сотрудничать друг с другом в противодействии ублюдку. [Смех.] На самом деле это будет выглядеть так: мы будем иногда критиковать вас, и вы можете иногда критиковать нас. Этим, как говорил ваш президент, мы отдадим дань идеологии. Вы будете говорить: Долой коммунистов! Мы будем кричать: Долой империалистов! Иногда мы говорим подобное. Так не пойдет, если мы перестанем это говорить»[435].

Другими словами, у каждой стороны на вооружении могут быть какие угодно идеологические лозунги для внутреннего потребления, до тех пор пока это не мешает им кооперироваться против советской угрозы. Идеология будет дана на откуп внутренней агитации, из внешней политики ее изымают. Идеологическое перемирие сохранялось, разумеется, только на тот срок, пока цели сторон совпадали.

При осуществлении политики Мао Цзэдун мог быть прагматиком: обосновывая ее, он всегда стремился определить главенствующие принципы. Мао не был бы лидером идеологического движения на протяжении полувека, если бы он неожиданно обратился к чистому прагматизму. Теория сдерживания Кеннана применялась преимущественно к отношениям в Европе и Атлантике; Мао Цзэдун был человеком глобального масштаба. Согласно концепции Мао, страны, которым угрожает советский экспансионизм, «должны начертить „горизонтальную линию“ — США — Япония — Пакистан — Иран… Турция и Европа»[436]. (Вот почему Ирак упоминается в приведенном выше диалоге.) Мао Цзэдун выдвинул свою концепцию в беседе со мной в феврале 1973 года, объяснив, как эта группировка должна вести борьбу с Советским Союзом. Позднее он обговорил ее с японским министром иностранных дел, использовав термин «большой территории», где страны расположены вдоль линии фронта[437].

Мы согласились с существом его анализа. Однако разногласия между китайской и американской внутренними системами, в данном анализе неучитываемые, проявились вновь в связи с вопросами реализации этой концепции. Как могут две такие разные политические системы осуществлять одну и ту же политику? Для Мао Цзэдуна концепция и ее реализация совпадали. Для Соединенных Штатов трудность заключалась в достижении консенсуса в ее поддержке в обществе и среди наших союзников в то время, когда «уотергейтский скандал» угрожал власти президента.

Стратегия удержания «горизонтальной линии» против Советского Союза отражала бесстрастный анализ Китаем международной обстановки того времени. Стратегическая необходимость была оправданием для этого. Но отсюда возникала присущая такому анализу двусмысленность, когда политика основывается только лишь на национальном интересе. Реализация стратегии зависела от способности всех сторон сделать правильные расчеты по каждому отдельному случаю. Коалиция в лице Соединенных Штатов, Китая, Японии и Европы, несомненно, оказалась бы сильнее Советского Союза. Ну а вдруг кто-то из партнеров считает по-другому — особенно с учетом отсутствия официальных обязательств? Что, если, чего боялись китайцы, некоторые партнеры посчитают лучшим способом создания баланса для Соединенных Штатов или Европы или Японии примирение, а не конфронтацию с Советским Союзом? Что, если одна из сторон «треугольника» предпочтет изменить природу «треугольника», а не будет пытаться стабилизировать отношения в его рамках? Что, короче говоря, должны делать другие страны, если они сами захотят применить китайский принцип отчужденности и опоры на собственные силы? Таким образом, период наибольшего сотрудничества между Китаем и Соединенными Штатами вел также к дискуссиям между их руководителями по поводу возможности использования различных элементов псевдоальянса в собственных целях. Китайский принцип опоры на собственные силы парадоксальным образом затруднил веру китайского руководства в готовность партнеров идти на такие же риски, на какие оно само было готово идти.

В применении концепции «горизонтальной линии» Мао Цзэдун, спец по противоречиям, неизбежно столкнулся бы с рядом из них. Одно состояло в том, что данную концепцию было трудно примирить с китайской идеей опоры на собственные силы. Сотрудничество зависело от сочетания независимых анализов. Если они совпадали с китайскими — никаких проблем! Но в случае несовпадения между сторонами подозрения Китая станут свершившимся фактом, и их трудно будет преодолеть.

Концепция «горизонтальной линии» подразумевала силовой вариант западной концепции коллективной безопасности. Но на практике коллективная безопасность, как правило, не базируется на общепризнанных принципах, в основе чаще всего лежат убеждения страны с наиболее хорошо разработанными геополитическими планами. Разумеется, это суждение основано на американском опыте в тех союзах, где США стремились занять лидирующее положение.

Эти трудности, присущие любым глобальным системам безопасности, осложняли положение Мао Цзэдуна, так как восстановление отношений с Америкой не повлияло на американо-советские отношения, на что он вначале рассчитывал. Поворот Мао Цзэдуна к Соединенным Штатам основывался на уверенности в том, что американо-советские разногласия в конечном счете не позволят достичь сколько-нибудь значимых компромиссов между двумя ядерными сверхдержавами. В каком-то смысле это стало применением на практике стратегии коммунистического «Единого фронта» в 1930-е и 1940-е годы, воплощенной в лозунге, распространенном после визита Никсона: «Использовать противоречия и разбивать противников поодиночке». Мао Цзэдун посчитал открытие Америки для Китая средством умножить советские подозрения и усилить напряженность между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Первое имело место, последнее — нет. После восстановления отношений между США и Китаем Москва бросилась соревноваться за благосклонность Вашингтона. Контакты между ядерными сверхдержавами умножились. И хотя Соединенные Штаты ясно демонстрировали, что они рассматривают Китай как существенную составную часть международного порядка и поддержат его в случае угрозы, сам факт того, что у Америки имелись собственные и весьма важные стратегические варианты, не укладывался в схему стратегического мышления старого революционера.