Это письмо является также подтверждением того, что публикация сочинений Вольтера не только не принесла Бомарше никаких прибылей, но, по-видимому, оказалась самой неудачной финансовой операцией в его жизни.

На роскошное издание, выпущенное тиражом в 15 тысяч экземпляров, подписалось менее двух тысяч человек. Интерес к Вольтеру быстро угас после его смерти; медлительность, с которой публиковались его произведения, отпугнула многих потенциальных покупателей; а кроме того, атмосфера политической нестабильности вовсе не способствовала тому, чтобы люди думали о пополнении своих библиотек.

Бомарше попытался поправить дела, начав издавать Руссо и других авторов, но это не спасло положения. Часть напечатанного пришлось уничтожить, а остальное перевезти в Париж; нераспроданные книги заняли столько места в доме Бомарше, что во время революции народ принимал их залежи за тайные склады продовольствия и нередко проводил обыски у незадачливого издателя. Бомарше тяжело переживал провал этого своего предприятия, о чем свидетельствует его переписка. Двум коммерсантам из Бордо, потребовавшим доставить им наконец книги, которые приходили с большим опозданием, он ответил: «Если бы в придачу к этим томам давался мешок сахара или кофе, все издание целиком было бы уже давно напечатано и разошлось. Несмотря ни на что, вы получите свои книги». А один провинциальный чиновник, который позволил себе высокомерно потребовать объяснений по поводу задержки книг, получил следующую отповедь: «Прежде чем учить добропорядочности других, было бы неплохо задуматься, не нуждаешься ли сам в нескольких уроках сдержанности и учтивости, ибо мало быть президентом палаты торговых пошлин в Ретель-Мазарене в Шампани, нужно прежде всего быть воспитанным человеком».

И все же финансовые потери не шли ни в какое сравнение с теми выгодами, какие извлек Бомарше из этой грандиозной издательской кампании. Во-первых, он сделал благородное дело, во-вторых, в очередной раз заставил говорить о себе, в-третьих, деньги, как бы ни было приятно иметь их и тратить, не могли доставить такого удовольствия, как похвала сограждан. С гордостью цитировал он письмо литератора Келава, ныне совершенно забытого:

«Клянусь вам, мой собрат по служению Талии, вы универсальный человек! Когда вы пишете драмы, они получаются трогательными; когда сочиняете комедии, они забавны. Как музыкант, вы всех приводите в восторг. Как адвокат, выигрываете все процессы… А любовник! Вы всегда верны себе! Наконец, вы решили стать издателем? И стали им, причем таким, что остальным издателям, вместе взятым, не дотянуться до вас!»

Безусловно, поступки Бомарше определялись его характером, основными чертами которого были щедрость и незлопамятность. У того, кто увидел в нем лишь неутомимого сутягу, полемиста, безжалостного к противникам, и взыскательного и въедливого бухгалтера, не могло сложиться правильного представления об этом человеке.

Бомарше обладал обостренным чувством справедливости, когда дело касалось его лично; по-видимому, эта черта его характера сформировалась под влиянием его юношеских комплексов: с ранних лет задавшись целью подняться по социальной лестнице, Пьер Огюстен каждый раз болезненно переживал, когда окружающие не могли по достоинству оценить его успехи.

Схватка с Лепотом стала первым проявлением той жизненной позиции, которая со временем лишь крепла. Именно потому, что до своего последнего вздоха Бомарше требовал справедливого отношения к собственной персоне, он превратился в истинного борца за права других, но это вовсе не значит, что он сознательно шел по этому пути, двигаясь от частного к общему.

Если все драматурги оказались чуть более защищенными в результате его вмешательства, то лишь потому, что его лично не удовлетворили расчеты, произведенные с ним труппой «Комеди Франсез»; если парламент Мопу оказался дискредитированным в глазах общественного мнения, то по большей части лишь потому, что Бомарше защищал свои собственные интересы в дележе наследства Пари-Дюверне; если общество под воздействием шуток Фигаро революционизировалось, то лишь потому, что Пьер Огюстен не мог отказать себе в удовольствии высмеять касту, в которую сам же стремился попасть, при этом он никогда не желал ниспровержения существующего социального строя; этот режим вполне устраивал его, и он прилагал все силы, чтобы занять достойное место в его иерархии. Многие эпизоды биографии Бомарше были настолько яркими, что стерли из памяти другие и помешали оценить в полной мере, к примеру, его щедрость, которая компенсировала отрицательные черты его характера.

Его доброта, которая выражалась в помощи сестрам и почтительной любви к отцу, свидетельствовала о способности Бомарше оказывать материальную поддержку всем страждущим.

Даже алчной вдове его отца, этой интриганке, на которой старик Карон женился почти in extremis, Бомарше выделил немалую долю его наследства, написав на папке с документами по этому делу: «Вдове моего отца, прошенной мною».

Продажа с молотка Шинонского леса, состоявшаяся почти сразу после окончательной победы Бомарше в процессе с Лаблашем, также явилась свидетельством его щедрости и бескорыстия. Он вынужден был пойти на это и не оспаривал решение Королевского совета, отказавшего ему в возмещении ущерба в сумме 50 тысяч ливров, которые Пьер Огюстен требовал «от имени честных граждан, чьи интересы пострадали в этом безуспешном предприятии».

В 1781 году завершились слушания по делу, возбужденному против него Обертенами. Бомарше проиграл его. Братья его первой жены не скрывали своей радости, что смогли досадить человеку, чье восхождение к славе, по их мнению, началось именно благодаря браку с их сестрой.

Движимый жаждой справедливости и гневом, Бомарше добился того, что это дело было возобновлено в двадцать седьмой раз: после вмешательства Морепа было предпринято новое расследование, суд пересмотрел свое решение и вынес окончательный приговор в пользу Бомарше. Обертенам, требовавшим возмещения 33 тысяч ливров, на которые с 1756 года набежали проценты на такую же сумму, и еще 12 тысяч судебных издержек, то есть в общей сложности 78 тысяч ливров, было отказано в иске и предписано выплатить Бомарше 40 тысяч ливров в качестве его доли наследства первой жены и одну тысячу экю за ущерб, нанесенный ему этой затянувшейся тяжбой.

«Каким чудом, — поинтересовался у него Гюден, — имея столько врагов, вы всегда выходили победителем из всех щекотливых дел?

— Я всегда действую напрямую. Немного ума и умения логически мыслить позволяют без труда одержать победу над ложью и недобросовестностью».

После вынесения окончательного приговора по делу с Обертенами, в котором была поставлена на карту его честь, поскольку бывшие родственники пытались обвинить его в убийстве первой жены, Бомарше проявил поразительное великодушие: если поначалу, желая восстановления справедливости, он потребовал приведения приговора в исполнение и ареста имущества его противников, то потом, узнав, в каком плачевном положении те оказались, проиграв процесс, смягчился. Получив столь желанное моральное удовлетворение, он отказался от материальной компенсации, простив долг людям, которые на протяжении четверти века поливали его грязью.