– Поехали, – не стал спорить Кюнст.

– Стой, – одернул я его. – Давай-ка сделаем так. Сможете сейчас усыпить нашего Объекта?

– Уже, а что?

– Что значит «уже»!?!

– Вообще-то он спит с самого момента нашей остановки. При применении подобных средств нам не нужны лишние свидетели! У нас четкие инструкции на этот счет, и мы можем этот процесс регулировать – так что с нашей помощью Объект проспит хоть неделю!

Здорово. И когда же они все успевают? Хотя, чего я удивляюсь – это же профессионалы, да еще и с откровенно нечеловеческой психологией. С их-то опытом они точно слишком много знают и умеют. Но теперь мои и их пути-дороги точно расходились. Конечно, задание наше почти выполнено, и, поехав с ним, я имел все шансы завершить эту суету к утру, причем даже более не вступая в какие-либо столкновения и перестрелки с противником. Но в этом случае мне неизбежно пришлось бы стрелять в себя или, как вариант, подставлять лоб под первую попавшуюся пулю, а не хотелось. Так что я решил, что, как говорил товарищ Сухов, «лучше, конечно, помучиться» – задержаться здесь еще на день-два, помочь прорваться зажатым в котле бойцам, которыми я вроде как временно командую (по крайней мере, добровольно подписавшись на это дело), и красиво уйти, обставив сей уход как геройскую гибель.

– Это замечательно, что он спит, – сказал я. – Тогда, пока он продолжает дрыхнуть, вывозите его через фронт, и лучше без задержек и остановок. Только с гарантией, чтобы он к утру оказался живым и здоровым по нашу сторону фронта и его потом ни в чем не заподозрили. Вы же намерены уйти сразу после этого?

– Да. Намерены. У нас такой приказ. Мы и так слишком задержались из-за выяснения по поводу искажений в показаниях приборов…

– Тогда постарайтесь построить маршрут так, чтобы у вас была возможность высадить меня по дороге в точке, из которой я до утра смогу добраться пешим дралом до расположения «котла», из которого мы уходили на это задание.

– Вам это зачем, командир? – неубедительно изобразил удивление Сирнов.

– Я же все равно буду уходить отдельно от вас, как именно я это буду делать и где – никого не касается, и для меня лишние сутки тут ничего не значат. Считай, что я просто не люблю незаконченных дел.

– Как скажете, командир, – пожал плечами старший из «Трех Поросят». Как они проедут на аэросанях по этому лесу, да еще и в темноте, я, честно говоря, представлял не очень. Хотя особо беспокоиться точно не стоило – вместо обычной карты у них в головах явно сидело что-нибудь подробно-трехмерное, и я готов поспорить на что угодно, что несколько вероятных маршрутов отхода предусмотрительные Кюнсты просчитали еще явно до того, как эти аэросани завелись. На всякий случай я отдал Смирнову глушитель от ППД (а если точнее – просто попросил «отлепить» его со ствола). Предложил заодно снять «пластырь СНА» и чудо-шинель со встроенной броняшкой, но Кюнст сказал, что это вовсе не обязательно, поскольку «при обратном переходе они автоматически дематериализуются». Я не рискнул переспрашивать, что именно он в данном случае имел в виду.

Когда мы усаживались обратно в аэросани, будущий академик Игнатов все так же спал. Дрых он и в момент, когда я распрощался с Ниф-Нифом, Наф-Нафом и Нуф-Нуфом, слез с этого «аэротрамвая» на какой-то неширокой прогалине посреди леса и, взяв оружие на изготовку и глядя на подсвеченный заревом сотворенного нами пожара и бледным светом еле-еле пробивающейся из-за облаков луны (которую, как когда-то утверждал Вилли Хаапсало, из Финляндии вообще не видно) окружающий пейзаж, пошел своей дорогой – точное направление Кюнсты указали мне в качестве финальной любезности.

Не знаю, проснулся ли Объект при пересечении линии фронта или позднее, но ни с самим академиком, ни с его официальной биографией, как я потом выяснил, ничего плохого не случилось. Все его тогдашние приключения в компании трех биороботов и под моим мудрым руководством отразились в одной-единственной строчке: «в период с декабря 1939 по март 1940 г. Игнатов С. П. принимал участие в боевых действиях в период Советско-финляндской войны». И, как говорится, это все и более ничего. Что нам, собственно, и требовалось. Таким образом, дальнейшая незыблемость каких-то там теоретических основ пресловутой «теории (или физики?) темпорального поля» была вполне себе гарантирована.

В общем, «заиграл закат пожаром», извини, баушка, но я опять поиграл со спичками… Озеро Мятя-ярви мы вскипятили (по крайней мере, это точно касалось верхних слоев воды), предположительно получив на выходе весьма оригинальную «уху», состоявшую из английских шпионов, финских вояк, рыб и прочих некогда живых, но быстро перешедших в сугубо вареное состояние организмов. Разве что картошки (а тут она бы потребовалась в количестве, как минимум, нескольких десятков железнодорожных вагонов) забыли добавить, да и пробовать подобное «варево» я бы никому не советовал.

Естественно, по возвращении мне стало интересно, что же по этому поводу потом писали и говорили и у нас и у наших врагов? Как принято выражаться на нынешней Украине – за якiй хрiн загынуло стiлькi людын?

И, к моему глубокому удовлетворению, выяснилось, что почти ничего об этих странных, с какой стороны ни посмотри, событиях в официальной истории по обе стороны фронта не отразилось.

Все попытки проверки хоть каких-то имеющих отношение к пожару на этом озере вражеских «персоналий» закономерно свелись к тому, что, по документам, все, кто превратился в покойников, пепел или головешки в ту «веселую» ночку, якобы числятся погибшими совсем в других местах и в другое время. Прятать концы они, как я уже говорил, умеют. Быстро уяснив это на примере капрала Самотыки, я более в этом направлении и не копал.

При этом, хотя в истории Второй мировой войны полно различных, хоть и по-разному, но безуспешно боровшихся с советской властью, под самыми разными предлогами и знаменами прибалтийских Безумавичусов, Слабкявичусов, Кривобокасов, Гавелисов, Жукаускаусов, Копуковаковаксов, Криведаравичусов, Шешполаускосов, Кунчайтисов и прочих Понадувечисов и Накрошисов, никакой Владимир, Вольдемар или Вольдемарас Карлис Ийскюль из непроизносимой Яумпиебалги под Ригой, либо, как вариант, Уильям Янсен вообще нигде не упоминался, словно его никогда и не существовало в природе. Конечно, какие-то Ийскюли в нынешней Латвии жили (куда же без них!), но к тем события предки ни одного из них отношения, к счастью для них, не имели. Похоже, этот некстати создававший своим присутствием помехи умной аппаратуре из будущего вредный «экземпляр существа вида homo sapiens» все-таки не оставил потомков на этой планете. Хорошо это или плохо – вопрос отдельный.

Ну а пытаться проверить хоть что-то в отношении прочих, почивших на берегах или в мутной воде того финского болота англичан, французов или, тем более, поляков было вообще бесполезно – ведь я даже и имен их не знал. К тому же сама тема участия англичан, французов и прочих шведов в Зимней войне на стороне финнов во многом остается на Западе табу и в наше время. Тем более, стоит ли лишний раз напоминать о некоем локальном эпизоде, где твоя армия и разведка облажались по полной программе? У дряхлой Британской империи впереди были Нарвик, Дюнкерк, Сингапур и прочие Тобруки, громкие поражения и впечатляющие разгромы, где были вульгарно слиты под хвост кобыле сотни тысяч солдат и офицеров (в одном только Сингапуре в 1942-м, уступавшим численно втрое японцам, позорно сдалась восьмидесятитысячная британская группировка). И на фоне этого разные мелкие, подковерные неудачи периода Зимней войны выглядят сущей ерундой, детской игрой в солдатики. Подумаешь – один танк, несколько самолетов и два десятка не талантливых шпионов (которых, по идее, вообще не жалко), разом превратившихся в покойников… Ну а искать где-нибудь в открытом доступе, скажем, любые сведения об испытаниях пехотного танка «Матильда» в суровых условиях приполярной зимы не стоило даже пытаться, тем более что на «Благословенном Западе» вообще имеют обыкновение держать самые интересные документы под грифом «хранить вечно», то есть без малейших перспектив обнародования, что, по-моему, во многом равносильно тупому уничтожению архивов методом сжигания.