Конечно, мне трудно судить, чего именно смогли построить те, кто с моей помощью тогда пробился из «котла». Но почти половина тех, кто должен был неизбежно погибнуть там или попасть в плен к финнам (а это фактически одно и то же), благодаря моему вмешательству уцелели. Так что совесть моя была чиста. Фамилий большинства бойцов я просто не успел запомнить (да и не знал) и, кроме тех, кого я уже упоминал, мне удалось как-то отследить всего четыре биографии. Да и то только потому, что в моей памяти зафиксировались лица, фамилии и звания.

Младший командир (то есть сержант) Ададуров Филипп Павлович погиб всего через месяц после того прорыва. Я нашел его фамилию в ведомости убыли личного состава 8-й армии Северо-Западного фронта от 23 февраля 1940 г., с пометкой «погиб».

Замполитрука Бышев Александр Антонович демобилизовался из РККА в июне 1940 года. Уже в Великую Отечественную, будучи старшим политруком в 86-й стрелковой дивизии Ленинградского фронта, «пал смертью храбрых» на Невском Пятачке в районе Анненского, 15 сентября 1942 года.

Старшина Гремоздюкин Кирилл Сергеевич оставался в РККА и дальше (сверхсрочник, как-никак), начал Великую Отечественную в том же звании. 13 августа 1944 года он, судя по документам, служил в 1073-м истребительно-противотанковом полку 1-го Украинского фронта и в районе Оглендува, на Сандомирском плацдарме, получил тяжелое ранение. После излечения в январе 1945 года был комиссован из рядов Красной армии по инвалидности. Что с ним было потом – мне неизвестно, гражданского человека по тогдашним архивным данным отследить куда сложнее, чем военного.

Ну а младший командир Воздвиженский Николай Архипович пошел по военно-командной стезе. В июле 1941 года был досрочно выпущен из Смоленского танкового училища. На момент окончания Великой Отечественной войны – гвардии майор, командир 118-го гвардейского танкосамоходного полка, 2-й Белорусский фронт. Герой Советского Союза, участник Парада Победы. Летом 1950-го – полковник, советник в 105-й северокорейской танковой бригаде. В 1969-м – генерал-лейтенант танковых войск, советник командующего танковыми войсками Сирийской Арабской Республики. С конца 1970-х гг. на пенсии. Умер в 1989 году вроде бы от инфаркта, похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище.

Россия. Урал. Окрестности г. Краснобельска. Ночь с 12 на 13 августа 20… года.

В землю я впечатался спиной, довольно мягко и всего в нескольких десятках метров от места, откуда недавно «стартовал», с хрустом вломившись в принявшие меня колючие заросли малины. Некоторое время я лежал лицом вверх, впитывая теплоту, потрясающе пахнувшую травой, грибами, яблоками и еще бог знает чем теплой августовской ночи. После зимней стужи было просто нечеловечески хорошо и вообще не хотелось вставать.

Я даже не обращал внимания на ленивый мелкий дождик, который словно испарялся, не долетая до земли, а только увлажняя листья яблонь и смородиновых кустов. А потом дождик кончился, и в ночном небе стали видны яркие звезды уходящего лета. Где-то далеко впереди переходившие в зарево от прожекторов над нефтеперерабатывающим заводом, где как раз гудели тепловозы и стучали буфера и колеса подаваемых под заливку пустых цистерн. На недалекой автодороге время от времени шумели моторы редких в этот час грузовиков. Где-то далеко позади меня, у дома сторожихи (сама она, судя по всему, эта мадам сегодня тоже ночевала в городе, удачная выдалась ночка в плане безлюдья), дежурно и хрипло загавкал и тут же перестал цепной пес «дворянской породы», видимо, услышавший или почувствовавший мое падение.

Возвращение домой – самое лучшее, что может быть в подобных случаях. Тут поэты и разные там романтики правы на все сто. Лже-пластырь «СНА» на моем лбу и чудо-шинелька с кевларовой броняшкой действительно полностью «дематериализовались», превратившись в некие частички невесомо-серой порошкообразной массы, которые легко осыпались на землю, когда я все-таки встал на ноги, отряхивая с себя малиновые листья и колючки. Все остальное, включая шапку, вполне ожидаемо, осталось при мне. При этом покоившийся до этого во внутреннем кармане шинели «ТТ» обнаружился лежащим у меня на груди. Там же я нашел и пистолетную пульку, выпущенную тем невезучим, оставшимся в моей памяти безголовым англичанином – особо ценный сувенирчик в виде выстрела из прошлого.

Разумеется, чеканной монетой мне на сей раз никто не заплатил (много чести), да и помародерничать не дали, но все-таки оставшееся при мне оружие, включая такую редкость, как ППД, можно было считать за вполне себе весомый «гонорар». Оставалось дойти до своего участка, достать из-под бочки с водой ключ, отпереть садовый домик, спрятать куда-нибудь очередные «трофеи», переодеться, перекусить чем бог послал (давненько обычные бутерброды с докторской колбасой, вареные яйца и чай из термоса не были для меня столь вкусными!) и поспать на старом потертом диване до первого (а может, и до второго, это уж как пойдет), утреннего автобуса. А там спокойно возвращаться домой, в город, словно ничего в эту ночь и не было.

Судя по тому, что Блондинка на сей раз не появилась и даже не соизволила что-либо сказать, все, видимо, прошло «штатно», вплоть до «рутинно». Но что-то подсказывало мне, что «самое веселье» еще впереди. И, как обычно, чуйка меня не подвела.

Конец четвертой книги.