После отхода из города техники и войск 7-й дивизии СС центр Крушевца украсили югославскими, американскими, английскими и советскими флагами, а жители города сформировали комитет по торжественной встрече. Тем временем в город вошел и 16-й ошсб. Командир батальона подполковник Пронин прибыл во главе своего батальона, передвигавшегося, в основном, пешком и перевозившего на телегах лишь батарею 45-мм орудий, отделение минометов и отделение противотанковых ружей. Ожидавший тяжелого боя подполковник, натолкнувшийся вместо этого на торжественную встречу, был несказанно рад. Сохранилась фотография, где Пронин, Кесерович и Краммер произносят речь, стоя на балконе отеля «Париж» в центре Крушевца[914]. Кесерович вспоминал, что подполковник Пронин, как ранее лейтенант из разведвзвода, заявил, «что он знает о наших боях с 1941 г., и что нашу армию стоит назвать регулярной, а партизан разоружат, так как они — троцкисты».

Судя по всему, речь шла не о намеренном обмане и коварстве (как позднее посчитал Кесерович), а о заблуждении подполковника Пронина и его подчиненных, вероятно, по недоразумению принявших четников за партизан. О боях четников с 1941 г. против немцев в СССР могли знать лишь единицы, так как об этом крайне сдержанно писала даже советская пропаганда в 1941 г. С другой стороны, Пронин мог прочесть в армейской газете статью о НОАЮ и партизанах, где упоминалось об их боях с немцами с 1941 г.[915] Стоит отметить и то, что Пронин и его батальон прибыли на передовую лишь за несколько дней до этого — 10 октября 1944 г. а первый раз участвовали в бою с противником (немцами) в районе г. Парачин 13 октября 1944 г.[916].

Вследствие этого о рекомендованном негативном отношении к ЮВвО Пронин и тем более его люди могли и не знать. Название «четники» избегалось в официальном самоназвании движения Д. Михайловича, так как, используя название ЮВвО, они подчеркивали свою легитимность, в отличие от партизан. А уж перепутать два названия — «Югословенска войска у Отатжбини» и «Народно-ослободилачка войска Югославие» было и того легче. Особенно обещающими должны были казаться Кесеровичу высказывания Пронина по поводу того, что «регулярная армия хорошо, а партизанщина — плохо», но эти высказывания не должны были иметь отношение к переоценке союзников в Югославии, а лишь выражать классические взгляды кадрового офицера на партизан. Определенную роль в недопонимании ситуации Прониным должна была сыграть и та вводная, которую он получил от генерала Миляева. По словам Златковича, Миляев, указывая на карте на районы вокруг Крушевца, достаточно опрометчиво заявил, что там везде партизаны[917]. Если то же было сказано и Пронину, то становится еще более ясной причина его дружественного расположения.

Стоит отметить, что заблуждение Пронина Кесерович не спешил или не желал заметить, пытаясь еще более убедить его в неприязни к партизанам. Только Кесерович мог сказать Пронину, что партизаны — троцкисты. В советских разведсводках и отчетах 57-й армии, корпусов и дивизий нет упоминаний о троцкизме среди партизан. С другой стороны, это была любимая тема пропагандистов ЮВвО, рассчитанная на очернение партизан в глазах их советских союзников. Естественно, что на упоминание Кесеровичем о троцкизме среди партизан Пронин должен был автоматически осудить и сам троцкизм как явление, и носителей этой главнейшей ереси Сталинской эпохи.

Кроме общих разговоров с Прониным, Кесерович попытался узнать у него, движутся ли еще какие-либо советские войска к Крушевцу. На прямо поставленный вопрос Кесеровича Пронин дал решительный негативный ответ. Когда через некоторое время, около 13.00, в Крушевац вошли советские самоходки и два батальона 431-го полка, Кесерович вновь был сильно удивлен. То, что командир корпуса ЮВвО удивился тому, что офицер Красной армии отказался сообщить боевой распорядок дивизии (вероятно, самую секретную информацию, которую знал в тот момент) встреченному только что иностранному военному, намного больше говорит о самом Кесеровиче, чем о «коварстве» Пронина.

Тем временем ситуация начинала удивлять и советскую сторону. Кесерович выехал по главной дороге навстречу наступавшим советским войскам и встретился с командиром 52-й дивизии на полдороге в город. Миляев внезапно понял, что вступил в боевое сотрудничество, которое шло вразрез с установками политотдела 57-й армии, стал «исключительно холоден и надут и не хотел подать руки». Автоматчики, сопровождавшие Миляева, громко комментировали монархические символы (орлов в коронах, череп с перекрещенными костями) на форме охранников Кесеровича. Не знавшему русского языка Кесеровичу вдруг показалось подозрительно понятным то, что эти красноармейцы говорили и что он транскрибировал следующим образом: «Йоп твойу мач, монархисти, это нужно разоружач и зарезач»[918]. Тем временем встретившиеся в пригороде Крушевца Миляев и Кесерович прибыли в центр города и вошли в тот же самый отель «Париж», где еще недавно в компании американского и советского офицеров с балкона выступал Кесерович. На площади перед балконом уже стояли советские самоходки, а улицы заполнялись красноармейцами. Встретивший в отеле «Париж» лейтенанта Краммера генерал Миляев отказался рассматривать его «предложения о переговорах». Более того, Миляев выразил сомнения в личности лейтенанта УСО и приказал его арестовать. Тем временем люди Миляева взяли в свои руки и немецких военнопленных, и захваченные четниками трофеи. Кесерович, в общем-то, не возражал и в довесок к американцу приказал передать еще и Шевалери, и его пилота[919]. Чудом удалось вырваться из рук Смерша лишь Краммеру, так как за него, этапированного уже в то время в Софию, поручился генерал Холл из американской миссии в Софии. Несмотря на это, лишь после нескольких дней подробных допросов лейтенанта УСО Э. Краммера отпустили на свободу[920].

Кесерович, которому после ареста американца все стало ясно, вышел в туалет, через черный выход покинул отель и ушел в свой штаб, после чего в 16.00 того же 14 октября он покинул город[921].

Вслед за советскими самоходками в город вошли югославские партизаны. Началось разоружение четников, которых лихорадочно хватали и связывали по всему городу. Сохранилась фотография, на которой видно, как в то же время с башни самоходки рядом с отелем «Париж» держали перед вновь собранным народом «исправленную версию» речи победителей генерал Миляев и партизанский оратор в сопровождении группы советских и югославских офицеров. В то же время продолжались аресты незадачливых союзников. Взятых в плен четников избивали и грабили. Хотя Д. Кесерович и писал о «гордой и достойной капитуляции», начались перестрелки между четниками с одной стороны и красноармейцами и партизанами с другой[922]. Происходившее подробно описал участник событий М. Младенович, вспоминавший о том, «что в первых сумерках по всей периферии города раздавались выстрелы», «перестрелка в Крушевце и пригородах длилась всю ночь с нестихающим отчаянием. Русские и партизаны захватили Крушевац. На заре от города стали отходить… здоровые и легко раненные. О результатах боя за Крушевац не стоит и говорить. Каждый может понять, как мы себя чувствовали, когда из окрестностей города на нас напали партизаны, а красноармейцы Толбухина из города, и открыли огонь. Мы потеряли пару сотен бойцов в перестрелке и должны были залечивать полученные раны. То, что нас больше всего потрясло, была реакция в народе, который увидел, что мы боремся против русских. Весть о сражении с русскими в Крушевце, раздутая коммунистической пропагандой, действовала на людей угнетающе и деморализовала их. Опять мы не то что потеряли некоторых, а просто половину. Многие наши солдаты разбежались по домам…»[923]