В главе о сестиере Сан Поло я рассказал о кулачных битвах кастеллани и николотти и о том, что правобережный Дорсодуро исторически примыкал к Кастелло, левобережному и поэтому более аристократичному. Барнаботскими были его север и восток, на юго-западе же он был заселён демосом – лодочниками и рыбаками, – поставляя в ряды николотти самых драчливых и боевитых. Граница в Дорсодуро между его двумя частями, частью престарелых аристократов и частью простонародья, рыбаков и лодочников, проходит примерно по Рио Сан Барнаба, и на нём же находится мост, бывший главной ареной кулачных битв, Понте деи Пуньи, Ponte dei Pugni, Мост Кулаков. Сейчас вид у моста безобидный и безопасный, но когда-то здесь всё бушевало. До нас дошла масса выразительнейших картин, гравюр и рисунков, изображающих кровавые драки кастеллани с николотти, опасность которых усугублялась постоянным риском свалиться в воду, потому что на Понте деи Пуньи, как и на других мостах Венеции, перил не было. О кипении ненависти, скрежете зубовном и оре, что стоял вокруг Понте деи Пуньи, сейчас отдалённо напоминает разве что вечерний, очень безобидный шум, вьющийся вокруг винотеки, расположенной прямо напротив моста, столь популярной у местных, что посетители выплёскиваются на узкую набережную и галдят на ней, как это итальянцам и свойственно. После наступления темноты эта винотека – последнее оживление на прямом Рио Сан Барнаба, постепенно уводящем вглубь Дорсодуро и подводящем к водам Джудекки.

Кампо Санта Маргерита

Я очень люблю эту часть Венеции (впрочем, а какую я не люблю?), пустынность и простоту церквей вокруг, в местах, где турист редко показывается. Это церковь ди Сан Тровазо, chiesa di San Trovaso, церковь ди Сан Раффаэле Арканжело, chiesa di San Raffaele Arcangelo, церковь Сан Николó деи Мендиколи, chiesa di San Nicolò dei Mendicoli. Ни в каких святцах не упоминаемый Сан Тровазо – это диалект николотти, превративший в Тровазо святых Джервазо и Протазио (Гервасия и Протасия, православными они тоже почитаются), двух миланских близнецов, замученных, как предполагают, во времена императора-философа Марка Аврелия, и церковь эта, как и все церкви этой части Дорсодуро, архитектурно очень проста. Никто особо смотреть её не рвётся, но мне нравится нехарактерная для Венеции разреженность пространства вокруг Сан Тровазо, всё пустыри и пустырики, а также то, что на берегу Рио Сан Тровазо, Rio San Trovaso, стоит мастерская по починке гондол, с сараем, в котором виднеются их длинные чёрные тела. Эти водоплавающие на суше производят недвижно-беззащитное впечатление и чем-то похожи на выброшенные волнами на морской берег тела мёртвых дельфинов. Печально и красиво.

В церкви ди Сан Раффаэле Арканжело, также называемой делл’Анжело Раффаэле, dell’Angelo Raffaele (низведение архангела до ангела несколько понижает ранг её патрона, что очень в стиле николотти), я переживаю физическое наслаждение от серии картин, украшающих орган, принадлежащих кисти Джан Антонио Гварди. Они рассказывают историю Товии, сына Товита, и никому особо не известны, хотя композиции старшего брата Франческо Гварди – одно из выдающихся творений не только венецианского, но и европейского рококо. Французы, Буше и Фрагонар, будучи более изобретательными и более продвинутыми, никогда не были столь изящно лёгкими, как венецианец: библейская история в исполнении Джан Антонио Гварди звучит так, как будто Филипп Жарусски запел арию Нерона из генделевской «Агриппины» Con saggio tuo consiglio il trono ascenderò, «Взберусь на трон с твоим мудрым советом», столь же нежно и предательски-обманчиво. Что может быть лучше этой арии? – вот Буше и Фрагонар так звучать не могут.

Об этимологии имени Сан Николó деи Мендиколи, Святого Николы Голытьбы, я уже говорил. В церкви этой всё прекрасно: её простота, приземистая колокольня, то, что она расположена на пересечении двух каналов, Рио де ле Терезе, Rio de le Terese, Канал Терез (именно так, во множественном числе, потому что имя своё он получил из-за приюта кармелиток, на нём расположенного, в просторечии называемого «терезами» в честь святой Терезы Авильской, патронессы ордена), и Рио де Сан Николó, Rio de San Nicolò, а наиболее прекрасен в здании церкви портик XV века, черепичная крыша на тонких колонках, пространство между которыми теперь забрано железными решётками – реставрированное-перереставрированное сооружение, но чудное, предназначенное для того, чтобы давать кров бездомным. В такой клетке сидела мать Эсмеральды из «Собора Парижской Богоматери».

Интерьер Сан Николó деи Мендиколи схож с интерьером И Кармини, с такими же позднебарочными деревянными фигурами, le bambole, стоящими на резных капителях, приставленных к древним колоннам. Фигуры изображают двенадцать апостолов, причём деревянная декорация замкнута, а не расступается перед алтарём, как в И Кармини. Алтарная часть оказывается как бы задвинутой за очень театральную триумфальную арку, увенчанную фигурами Распятого, Иоанна Евангелиста, Девы Марии и двух ангелов, разыгрывающими Stabat Mater:

Великие слова определяют особый дух, царящий вокруг Сан Николó деи Мендиколи, и они меня заставляют вспомнить о том, что эта церковь стала героем триллера Николаса Роуга «А теперь не смотри». Поэтический перевод Афанасия Фета секвенции Stabat Mater звучит как:

«Стояла» и «взирала» почему-то рифмуется у меня с Don’t Look Now, с названием фильма, в итальянском прокате звучащим как A Venezia… un dicembre rosso shocking, что дословно можно перевести как «Как-то раз в Венеции отвратным красным декабрём», и красный, rosso, что кулачными бойцами намолен вокруг Николы Голытьбы, очень отличается от жёлтого, giallo, царящего на Риальто и Сан Марко.

Я прохожу мимо этих, народных, церквей быстро, потому что направляюсь в церковь, забрёдшую в район николотти как бы случайно, так, как будто богатая миланка, попавшая на карнавал в Венеции и в карнавальном угаре очутившаяся на венецианской окраине невесть как, вдруг, почувствовав вокруг себя чуждость, может даже и опасную, остановилась, слегка приподняв юбку, чтобы не запачкаться, и с вопросительным удивлением озирается вокруг себя: куда ж меня занесло и не изнасилует ли кто-нибудь? Церковь эта – Сан Себастьяно, chiesa di San Sebastiano, чей фасад, спроектированный Антонио Аббондио по прозвищу Скарпаньино, в сравнении с простотой фасадов упомянутых мною церквей николотти, как-то неожиданно принаряжен: этакий брамантеск с затеями. Церковь ди Сан Себастьяно схожа с великой Санта Мария прессо Сан Сатиро, Santa Maria presso San Satiro, в Милане: вид миланской церкви, шедевра ломбардской архитектуры, архитектуры ренессансной и архитектуры вообще, определён гениальными идеями Браманте, и недавно открытый факт, что экстерьер Санта Мария прессо Сан Сатиро в основном проектировал ломбардец Джованни Антонио Амадео, младший и менее известный современник Браманте, в то время как знаменитость проектом лишь руководила, нисколько не умаляет славы великого ренессансного авангардиста. В Венеции Скарпаньино, гением явно не будучи, брамантовские мотивы использует умело, но несколько бездушно, оперируя ими как готовым набором различных деталей, предназначенных для сборки, но смешение миланскости с венецианскостью, ощутимое в этом уголке города, пленительно: почти прямая Фондамента Сан Себастьян, Fondameta San Sebastian, зелёная вода Рио Сан Себастьян, Rio San Sebastian, стоящая чуть ли не вровень с набережной, и застройка вокруг, скромно-подлинная, с многочисленными пустотами площадей-площадок. Совсем рядом, как нанизанные бусины, лежат в двух шагах друг от друга: Кампо Сан Себастьян, Campo San Sebastian, Площадь Святого Себастьяна, Кампаццо Сан Себастьян, Campazzo San Sebastian, Площадёнки Святого Себастьяна, Кампьелло ди Скуеро, Campiello del Squero, Площадочка Верфи и Кампо дрио иль Чимитеро, Campo drio il Cimitero, Площадь за Кладбищем, – ни верфи, ни кладбища нет и в помине, но итальянские имена площадей ласкают мне нёбо, как предобеденные эспума ласкают нёбо гурмана.