«Не чего-то, — поправил на этом размышлении сам себя Ефим Аркадьевич. — А почти полутора миллионов американских долларов». Уж они-то компенсируют все неудобства.

Впрочем, и эти неудобства ненадолго: на завтрашнее утро запланирован ряд встреч, во время которых чемодан сначала полегчает, а потом и вовсе опустеет. И в самом деле, не тащиться же через аэродромный контроль с таким багажом.

А чего с ними делать в Москве, он уже в основном — примерно на лимон — придумал. Остальное додумает в девятичасовом полете: все равно делать нечего, а мысли о том, как потратить дурные деньги, — это точно приятные мысли.

«Все время бы такие проблемы», — расслабленно подумал миллионер-профессор. Особо приятно было представлять удивленную Сашкину рожу, когда компаньон узнает, что платить за аренду офиса больше не надо. И в самом деле, кто ж сам себе платит за аренду?

Катерок ходко шел к видневшимся вдали островам. Погодка начала разгуливаться: солнышко показалось, ветер совсем утих — когда катер остановится, вообще штиль настанет.

Народ, истосковавшийся по загару, срочно начал обнажаться. «Может, еще и в воду полезут, как к острову подплывут», — решил Береславский. Этих мужчин смертоносными медузами точно не напугаешь.

Про смертоносных медуз еще с утра начал болтать Самурай. Типа, вычитал, что течение принесло к нашим дальневосточным берегам. Диаметр тельца — пять сантиметров, зато щупальца метра в три. И все эти три тысячи миллиметров смертельны для человека.

Занятно. Особенно для купальщиков.

Однако к нему это никак не относилось. Береславский слабо представлял себе свое купание при температуре воды ниже двадцати восьми градусов. Еще свежа была в памяти сцена с омовением в таежной речке.

Надо же, как его эта банда тогда подставила.

Профессор вспомнил про банду и самую малость загрустил. Все же ему было бы комфортнее, если б деньги разделили поровну. Несомненно, Док и Самурай свои доли заслужили.

Но они же сами отказались. И совесть Ефима Аркадьевича могла быть спокойна. С какой стати он должен был отдавать свои пятьсот тысяч баксов на спасение малознакомого народа? Его кто-нибудь спасал, когда у него ни жилья, ни даже денег на пропитание не было?

Да он и не просил, и в мыслях не было на кого-то рассчитывать. Так почему он должен отдать свои кровные?

Больше всего его удивил Док, который согласился подарить свои бабки Самураю. На хрена тогда было ишачить в Африке? Из любви к чернокожим братьям? Бокассу вон до сих пор с дрожью вспоминает.

Но каждый волен решать, как считает правильным.

Про себя Ефим сразу решил, что, если парни передумают, он обязательно вернет им их доли. Конечно, после покупки офиса это не будет мгновенным актом, но вернет максимально быстро. Или будет эту аренду вновь платить им, пока не соберет требуемую сумму. Всегда найдется честный вариант, если поискать.

А вот вариант с риском для жизни — и раз в жизни! — хапнуть деньжищ, чтоб отдать его неведомым чукчам, — это уж извините. Он и в самом деле не мать Тереза.

Впрочем, все равно нехорошо. Уж лучше бы кейс был потоньше, а счастливчиков — втрое больше. На душе было бы легче, это точно.

Береславский еще раз обошел вокруг катера. Времени это занимало совсем немного, однако требовало определенного навыка, потому что «пешеходная» палуба ближе к рубке кончалась. Чтобы пройти на нос, нужно было изобразить из себя муху, передвигаясь по наклонной поверхности. Это не было слишком сложным делом даже для неспортивного профессора — там есть за что держаться, да и путь — в три метра. Разве что кейс мешал.

На носу он нашел курившего сигарету Дока.

— Тяжела жизнь миллионера, — заржал тот, внезапно обнаружив перед собой видного мужчину в обширном вельветовом пиджаке, с красным галстуком и с кейсом в руке.

Дока явно не заморачивала недавняя потеря состояния. Он наслаждался текущим моментом, подставив солнцу и ветру свой мощный торс, почти такой же мощный, как у Береславского, но в отличие от профессора состоявший в основном из мышечной ткани.

— Чего, купаться собрался? — спросил Береславский.

— Несомненно, — ответствовал Док. — А иначе зачем мы сюда так долго ехали?

Он с удовольствием проделал короткую физкультурную разминку.

«Крепкий, черт», — подумал про друга Ефим, машинально отмечая, что Док — идеальная фигура для рекламы какой-нибудь хрени от простатита: и лет достаточно, и фактура оптимистическая.

Мысль пришлось додумывать самокритично: себя профессор увидел в роли «было». В рекламном стандарте сравнения. А Док, соответственно, «стало». «Было» — в начале ролика. Потом следовало смачное поедание таблеток, а потом — анимационное превращение в то, что «стало», то есть в Дока.

М-да, это было опять печально, и профессор со своим кейсом снова потащился на корму.

Но и там не задержался: парни из других экипажей и приглашенные ими местные девчонки устроили импровизированную студию загара, так что «прикид» Береславского снова не вписывался в антураж.

Тогда он пошел в рубку, к старику Веденьевичу. Они еще с утра показались друг другу приятными людьми, и сейчас профессор готов был продолжить беседу со старым мореманом.

Дед первым делом пожаловался профессору на валун. Домик у него с супругой высоко, на самой сопке. Десять лет бился Соколов за то, чтоб к дому пробили дорогу. Жалобы писал, к депутату ходил.

Наконец пробили. Не шоссе, но дедова праворулька проезжала.

Так надо же было случиться, чтобы на эту новенькую дорогу с верха сопки скатился огромный валун!

— Еле пешкодралом теперь протискиваемся, — сокрушался шкипер. — А «Тойота» моя так наверху безвылазно и стоит. Уже третий месяц. И представляешь — даже ничего не обещают. Говорят — нет в плане.

— Ладно, приедем — я вам камень уберу, — пообещал Береславский. И перевел разговор на заинтересовавшую его еще утром тему: — Так чем кончилась история с осьминогами? — спросил он старика. Тот, не отрываясь от штурвала, с удовольствием продолжил рассказ.

История действительно была занятной.

Дело в том, что Соколов и в самом деле был первым легким водолазом Дальневосточного флота. В том смысле, что первый из «строевых» освоил акваланг. И очень скоро стал настоящим мастером, достигнув высот — точнее глубин — своей профессии.

Его так ценили, что позволяли многое. Например, на борту вверенного ему судна долгое время находилась любимая жена. Женщина на корабле — это не шутка! И не просто находилась, а тоже освоила акваланг.

Через какое-то время начальство получило реальную пользу от своего либерализма: два водолаза — не один водолаз.

А супруги, влюбленные в океан и получившие от начальства максимальную свободу, использовали ее на все сто.