— Ну и вот, ну и добро! — удовлетворенно сказал Сокольник, затягивая узел и откидываясь чуть назад. — Теперво погоды две-три погодить — и попутно можно дивов бить, како встарь бывало!

Я скромно усмехнулся. Вспомнил, как готовно занялась от моего факела мохнатая мартышка в Куруядовом подземелье… А по кочкам уже приближался десятник Жила — слегка сутулясь и рефлекторно, хваткой законченного боевика, удерживая в пальцах правой руки рукоять меча, бившегося на бедре с каждым шагом.

— Добро здравити се, — негромко сказал он, наклонив свою голову, по-прежнему охваченную помятым шлемом. — Поклон тебе, десятник Берубой.

— И ты держись, десятник Жила, — ответил я, благодарно вспоминая шильце, вовремя выпавшее из недобрых пальцев.

— Не взогневай, десятник Берубой! — Охотничьи глаза Жилы непривычно сжались. — Не дает тебе Корчала лошадей… Мол, все на дело уведены… Не плачь: однако сребро тебе послала.

Я почувствовал в ладони бодрящий холодок тяжелого металла — веский продолговатый слиточек.

— Это тебе на пишу и храну, — пояснил Жила и вдруг добавил: — Сокольничка моего пожалуй, добрый десятник! Не тоскай его на кровь, а? Малек еще…

Я внимательно посмотрел на Жилу. Тяжко сдавил челюсти, напряг выражение лица и слегка запрокинул голову к небу. В республиканском небе высоко стояло республиканское солнце. Вот таких, простых наших мальчиков приходится гнать на войну, в мерзлый окоп, под дуло сепаратистов. А все потому, что в далекой столице в теплых квартирах и длинных лимузинах водятся гнусные ястребы, подлые представители военщины. Партия войны, зловещая национал-патриотическая хунта требует крови. А я, простой полевой командир, должен посылать этих шестнадцатилетних вперед, под пули, снаряды и базуки. Но — значит, так надо. Таков приказ, а я присягал президенту.

— Ну-ну, десятник Жила! — Я предостерегающе положил руку на левый погон боевого коллеги. — Это не я посылаю мальчиков на дело. Это все указ президента.

И, резко обернувшись к молодому синеглазому бойцу в белоснежной рубашке, строго скомандовал: «Рядовой Сокольник, смирно! С левой ноги на правую марш!» — рядовой троллея в путь, и я последовал за ним.

Следуя, я все думал, кого напоминает мне этот бритый пацан. Когда мы прошли километра полтора, я понял. Белая футболка сидела на нем совсем по-западному, мешковато свисая почти до колен — еще минута, и появятся цветные пляжные трусы, роликовые коньки и бейсбольная кепка козырьком на затылок. Кроме того, парень был замечательно туп и послушен — как и подобает молодому североамериканцу из какого-нибудь бойскаутского клуба в городке Озаркс, штат Арканзоу. Даже бритый затылок не мешал ассоциациям: передо мной вовсе не рядовой Сокольник, а волонтер американской армии Джим Скольник! Еще вчера он был пацифистом и рассекал серфингом волну, а сегодня президент сказал: «Россия», и Джим пришел в Россию. Джим взял с собой любимую песету группы «Ганз’н’Роузис», надел пятнистые высокие ботинки и пришел в Россию. Демократия есть демократия. Президент имеет право сказать все, что хочет. Сказал: Гаити, и мы идем по Гаити. А теперь сказано: деревня Санда, и мишн скоро будет аккомплишд[82].

Ну а если мой подчиненный — это Джим Скольник, то я, разумеется, никакой не Берубой и не Мокошин десятник, а чернокожий сержант Барри Бой, третий год службы в войсках быстрого реагирования, послужной список отличный, семьянин, трое девочек-близнецов, жена в Филадельфии. Я злой, но справедливый. Я постоянно ору на подчиненных и всегда спасаю их от верной гибели. В детстве мне пожал руку президент Никсон, и с тех пор я не могу забыть его улыбку. Втайне я люблю животных и проповеди Билли Грема, но стесняюсь говорить об этом. Потому что я — солдат самой большой демократии в мире и мои круглые очки интересно смотрятся на закопченной негритянской физиономии.

— Хэй, мэ-эн! — Втянувшись в роль, я протяжно и вызывающе окликнул молодого синеглазого новобранца, неловко тащившего свою М-16 на взмокшей от пота спине. — I said, move it, move it! What a hell are you thinking of yourself, private? I’ve spit all my life over youh! What’s your name, butthead?[83]

Новобранец сбился с верной поступи и испуганно посмотрел на сержанта Барри. Он так уважал своего командира, что не понял ни слова.

— Как ваше щенячье имя? — перевел я собственный вопрос тем знаменито-гнусавым голосом, которым в Москве переводят американские фирмы про войну во Вьетнаме. — Я спросил, как ваше чертово имя, рядовой?

— Соко… Сокольник, — недоуменно выдавил рядовой.

— Shit! — взревел я и тут же перевел: — Черт побери! Как вы отвечаете, рядовой?! Вы должны говорить мне «сэр»! Вы должны отвечать: «Мое дерьмовое имя — Скольник, сэр»! Повторите!

— Скольник, сэр! — Судя по лицу рядового, он очень сожалел, что так поздно узнал, как правильно обращаться к любимому начальству, и старался впредь вести себя намного умнее.

— Вот так лучше! — Я выпятил нижнюю губу и презрительно посмотрел на лысый череп Джима Скольника. — Итак, тебя определили в мою роту. Это скверно, потому что ты дерьмовый солдат. Ты никто. Понял?

Джим кивнул.

— I said, SHIT!! (Да побери же вас черт, рядовой!) — Скольник присел от страха и старался не смотреть на выкатившиеся глаза чернокожего сержанта, который аж посветлел от бешенства. — What’s the damn way you answer me, private?! You gonna eat your balls next time you answer me that way!! (Вы отвечаете мне не по уставу. Никогда больше не допускайте этой ошибки.) You gonna tell me «Yo, Sir!» and keep your damn nodding for ya mum! (Вы должны отвечать мне «да, сэр!», а не кивать головой.)

— Йо, сэр! — гаркнул Джим Скольник, жмурясь от страха,

— Выньте жвачку изо рта! — У Скольника не было жвачки, но он умудрился ее вынуть. — Теперь слушайте приказ. Пока мы доберемся до этой туземной дыры под названием Санда, я хочу узнать определенные детали. Отвечайте на вопросы быстро и не сутультесь. Вы солдат демократии, а не кусок бычьего дерьма! Вам приходилось раньше встречаться с этим… с Куруядом?

— Йо, сэр! — проорал Скольник, радуясь, что отвечает по уставу.

— Он есть предводитель местных террористов, которые хотят свободные демократические выборы в этой стране быть проваленными, не так ли? — спросил я, чувствуя, как в мою речь органично проникает английский синтаксис.

— Нэй, сэр! Он есть подлый влах и жирец Чурилин, Чурилиной охраны наставник и вожак!

— Тебе известен предстоящий маршрут Чурилы? Куда его головорезы ожидаемы быть к ночи? Они ожидаемы уйти из Санды в другое место, не так ли?

— Йо, сэр. Само Куруяд направился во Властов, опережаючи движение божка своего. А вой Куруядовы — то быть влаки, враны и дивы — движутся со Чурилою попутно и нескоро, от Санды до Глыбозера и дале по городам и селам до самого Властова-града.