Настоятельные просьбы к американцам о поставках со стороны союзников не прекращались, и никто во властных структурах Вашингтона не воспринимал их более, чем Рузвельт. Давление из-за рубежа само оформилось в виде особых учреждений. К этому времени сложилось большое число международных организаций, занимавшихся распределением американской помощи и с трудом сосуществовавших с агентствами США. Во время переговоров, получивших кодовое название «Аркадия», Рузвельт и Черчилль учредили в Вашингтоне и Лондоне отделения объединенного Совета по военному снаряжению (СВС), функционировавшего под командованием Объединенного комитета начальников штабов. В первой половине 1942 года учреждены объединенные комиссии по сырью, промышленности, судоходству и продовольствию. Вопреки предположениям некоторых политиков в Вашингтоне, что англичане получат несоразмерное влияние на распределение оружия из общего пула при СВС, внося менее значительный вклад, совет достаточно успешно действовал в качестве органа англо-американских консультаций и притирки. Однако СВС ни в коей мере не представлял собой органа с глобальными функциями, от него требовалось только «вести консультации» с Россией, Китаем и другими странами. Когда Чунцин попытался добиться членства в совете, ему отказали на том основании, что в него допускаются только страны, располагающие излишками в средствах.

Ленд-лиз после года распространения и суровых испытаний стал потенциальным инструментом внешней политики США. Он мог перейти в широкие программы поддержки гражданских отраслей экономики стран-получателей, но после Пёрл-Харбора контроль над военной помощью в рамках ленд-лиза получило министерство обороны. Товары военного и гражданского назначения, которые в теории можно легко отделить друг от друга, на практике не поддавались этому делению, например когда транспортировка морем военной техники и невоенных грузов производилась одним грузовым судном. Несколько месяцев после Пёрл-Харбора военная помощь по ленд-лизу находилась в центре межведомственных споров, административной сумятицы и бесчисленных кризисов.

Всегда возникали очевидные вопросы: кто, что, сколько и когда должен получить помощи по ленд-лизу. Те, кто потерялся в жестком соперничестве за получение помощи, отчаянно пытались пробиться в Белый дом со своими заявками — к Гопкинсу или даже к Рузвельту. Сложный и постоянно растущий аппарат, созданный, чтобы освободить президента от второстепенных проблем, мог стать причиной возвращения этих проблем в Белый дом в самое неподходящее время. Главнокомандующий не уклонялся от их рассмотрения, — часто казалось, что он испытывал удовлетворение от этого.

— Идите к Папе, — ободрял он потерпевших.

Но всегда существовала возможность, что аппарат нанесет ущерб или исказит цели президента, особенно с учетом того, что сам аппарат служил узким целям. Помощь России служит примером.

В середине марта зашел повидать президента Моргентау и принес ряд тревожных цифр. Вашингтон согласился поставить Советам к 1 апреля 1942 года 42 тысячи тонн стальных проводов, из которых при существующем графике дойдут до места назначения 7500 тонн. Министр ознакомил шефа с неприятным списком: обещано 3 тысячи инструментов — доставлено 820, нержавеющей стали вместо 120 тонн — 22 тонны, стальных листов холодного проката вместо 48 тысяч тонн — 19 тысяч, труб из стального сплава вместо 1200 тонн — ничего.

— Не хочу выглядеть как англичане, — сказал Рузвельт, просматривая цифры. — Англичане обещали русским две дивизии, но не сдержали обещания. Обещали помочь на Кавказе — не сделали. Какое бы обещание ни давали русским, оно не выполнялось... У нас хорошие отношения с русскими только по одной причине — мы верны своим обещаниям...

Я заставлю разыскать нужные материалы в любых закутах складов, заплачу любую цену, но погружу их на грузовики и отправлю на корабли... Нет ничего хуже, чем поражение русских... Лучше потерять Новую Зеландию, Австралию или что-нибудь еще, чем допустить разгром русских.

Президент поручил Моргентау лично проконтролировать, чтобы материалы были отправлены в Россию. Набросал министру записку: «Это крайне важно, потому что а) мы должны быть верны своему слову, б) сопротивление русских сегодня важнее всего остального». Моргентау сообщил своим сотрудникам о поручении президента передать им, что шеф подозревает их в стремлении «делать из него шута» в вопросе о помощи русским и не намерен терпеть этого.

Несколько недель подгонял в работе свои ведомства, которые имели много поводов для промедления и бездействия, в том числе и по вине советской стороны. К середине лета (истек год после принятия решения о помощи русским) доставка грузов стала соответствовать обязательствам. Благодаря этому Рузвельт сохранял оптимизм даже в то время, когда русские вновь откатывались назад под ударами немцев.

Выслушав рассуждения Рузвельта о холокосте в России, Моргентау в сентябре записал в своем дневнике: «Самая поразительная черта президента состоит в том, что в моменты успехов или поражений в войне он способен констатировать эти факты в спокойной и бесстрастной манере. Больше всего меня ободряет, что он действительно озабочен этими проблемами и ни на минуту не обманывается насчет войны. Я полагаю, именно так должен вести себя Верховный главнокомандующий».

АЛХИМИКИ НАУКИ

В эти трудные недели лета главнокомандующего беспокоила перспектива еще более зловещая, чем разгром России, — возможность, что нацисты раскрыли секрет атомной бомбы и даже создают ее.

Исполнилось три года, с тех пор как Альберт Эйнштейн сообщил в письме президенту: последняя работа Энрико Ферми и Лео Сциларда наводит его на мысль о превращении в ближайшем будущем элемента уран в новый и важнейший источник энергии; в значительной массе урана можно вызвать цепную реакцию, способную генерировать большие количества новых радиоактивных элементов; «вероятно — хотя менее определенно, — что таким образом могут быть созданы чрезвычайно мощные бомбы нового типа»; бомбы настолько мощные, добавил Эйнштейн, что они могут уничтожить целый порт с прилегающей местностью. Письмо Эйнштейна явилось кульминацией энергичных усилий ученых-эмигрантов и других деятелей внушить администрации свое понимание атомной энергии; это произошло вслед за заявлением Нильса Бора о том, что Отто Ган и Фриц Штрассман в Берлине добились расщепления атомов урана и высвобождения колоссального количества энергии.

Немыслимо допустить, чтобы атомная бомба оказалась в руках Гитлера. Каким образом насторожить американскую администрацию? После того как Ферми в 1939 году не удалось заинтересовать проектом министерство ВМФ, было решено обратиться прямо к президенту, — лучше всего предпринять это под эгидой знаменитого Эйнштейна. Но время таково, что даже это имя не быстро открыло двери в Белый дом. Август и сентябрь 1939 года — месяцы предвоенного кризиса и войны в Европе. Письмо передали Александру Саксу, финансисту и на тот момент советнику президента, но до середины октября 1939 года Сакс не мог увидеться с президентом.

— С чем вы пришли, Алекс? — весело спросил Рузвельт, когда вошел Сакс.

Ответ Сакса прозвучал экстраординарно не только в связи с письмом Эйнштейна, но и в связи с более поздними событиями вокруг атомного проекта. В ходе длинного разъяснения интерес Рузвельта к продолжению разговора падал. Он постарался закрыть вопрос замечанием, что, хотя все это очень интересно, участие администрации в проекте в данный момент преждевременно. Сакс ухитрился, однако, получить приглашение на завтрак и провел вечер в размышлениях — как заинтересовать президента. Когда утром Рузвельт спросил советника, какая светлая мысль посетила его на этот раз, Сакс рассказал шефу историю о том, как Наполеон пренебрег Фултоном, когда изобретатель парохода предложил императору свой проект.