Главная причина, что Рузвельт предпочитал в этот период Шангри-Ла, — это место всего в двух часах езды на автомобиле от Белого дома. Устройство коттеджа простое до предела. В нем только две ванные комнаты, одна из них — президентская. С другой соседствовали три спальни, и президент в шутку пугал гостей, что дверь в ванную комнату плотно не закрывается. Помощники шефа занимали грубо сколоченные из сосновых досок дачные домики, разбросанные вокруг коттеджа. Обслуживающий персонал состоял из филиппинцев, позаимствованных с «Потомака», который находился на боевом дежурстве в море.

Однажды в дождливый субботний полдень в середине лета 1942 года президент покинул Белый дом в небольшой компании — с Сэмюэлем Розенманом, Арчибалдом Маклейшем, Грейс Талли, кузиной Маргарет Сакли и сотрудниками службы безопасности. Компания совершала путешествие в четырех автомобилях с измененными номерами (указывавшими на принадлежность к Белому дому). Ехали не спеша через деревни, останавливаясь перед светофорами, почти неузнаваемые, за исключением тех эпизодов, когда секретные агенты становились на подножки машин во время следования через переполненные людьми улицы. В Шангри-Ла тоже лил проливной дождь, но Рузвельт, казалось, не замечал этого. Его катили в инвалидном кресле по коттеджу, а он указывал гостям на их комнаты, хвалил обслуживающий персонал — развесили по стенам картины, присланные из Белого дома, — заметив невзначай гостям, что утром, возможно, некоторые перевесит.

«Затем он расположился в просторном кресле в столовой, — вспоминала чуть позже Дороти Розенман, — и я предложила ему набор сыров, закуску для коктейля и сладости, которые мы привезли с собой. С мальчишеским любопытством он раскрывал каждую упаковку в наборе и затем наставлял Исаака, филиппинца из обслуживающего персонала, когда и какую подносить к столу в продолжение уик-энда. Мы сидели вокруг президента, иногда обсуждая серьезные вопросы, но большей частью предаваясь праздной беседе. Президент, Арчи и Сэм переходили от обсуждения важных тем к подтруниванию друг над другом, президент окончательно расслабился. В шесть часов он спросил, когда, по моему мнению, нужно есть. Вопрос показался крайне важным. Меня томил голод, и я предложила поторопиться. Мы все с серьезным видом стали обсуждать, с какого часа установить обеденное время. Наконец президент объявил, что коктейль начнется в 6.40, а обед — в 7.00, и сообщил, что до 6.40 немного подремлет...»

Перед тем как сесть за обед, попросил принести портативный радиоприемник и до 7.00 слушал новости. Ему также сообщили о новостях с фронта по прямому проводу из Белого дома.

— Я читал об этом в газете, — сказал президент, кладя трубку телефона на место.

За обедом начались пересказы старых историй; гости уже слышали их, но и пересказ их занимал. Хозяин с необыкновенной увлеченностью воскресил действительную историю — о фальшивомонетчике, который ездил по городам, собирал банковские чеки, подделывал подписи на них и затем обналичивал. Позднее Сэм Розенман говорил жене, что президент отлично помнил любую деталь и каждый город. Рузвельт поведал еще старую французскую историю о парикмахере, — тот сбывал местному мяснику в голодное время осады Парижа чудную телятину. По совпадению исчезли без вести несколько клиентов парикмахера. В то время как слушавшие его дамы трепетали от ужаса, президент рассказывал в деталях, как «телятина» разделывалась и доставлялась мяснику.

После обеда разбирал свои марки, а гости играли в карты. Рузвельт предостерегал партнеров от игры с Грейс Талли — всегда выигрывает. Еще раньше он написал печатными буквами и вывесил плакат с надписью: «Гостям следует опасаться игроков (особенно женщин) на этом корабле». В тот вечер миссис Талли, как обычно, выиграла. Затем президент стал рассказывать детективную историю. Все отошли ко сну около 22.00.

Как вспоминала Дороти Розенман, это был очень умиротворяющий вечер. Она немного опешила от тем, затронутых Рузвельтом. Но ей показалось, она поняла, что их вызвало. Тогда же, 8 августа 1942 года, за два часа до того, как Рузвельт покинул Вашингтон, казнили на электрическом стуле шестерых молодых нацистских саботажников; двум другим Рузвельт смягчил смертный приговор. Он сожалел только, что шестеро казненных не были просто повешены.

ЭКОНОМИКА В ХАОСЕ

В начале лета 1942 года могучий маятник войны качнулся в точку неустойчивого баланса. В глобальной битве установилось временное затишье. В Атлантике продолжалась ожесточенная подводная война, но появлялось все больше признаков, что фортуна меняется в пользу союзников. Японцы, пресытившись завоеваниями и в то же время потрясенные потерями в сражении у Мидуэя, замедлили свое наступление, прощупывая слабые места в обороне противника, особенно в южном направлении. Здесь произошло новое сражение; 7 августа морская пехота союзников высадилась в Гвадалканале, в южной части Соломоновых островов. Позднее японское оперативное соединение в составе нескольких крейсеров и эсминцев нанесло удар по военно-морским силам союзников, охранявшим пляжи Гвадалканала, и потопило 3 американских тяжелых крейсера и 1 австралийский.

С этой шокирующей новостью примчался в Шангри-Ла на автомобиле из Вашингтона помощник президента по делам флота. Долгое время он и шеф что-то обсуждали, склонившись над большой картой, в то время как гости беззаботно болтали рядом. Позже за обедом Рузвельт спокойно заметил:

— На Тихом океане дела идут не совсем удачно. Обе стороны понесли тяжелые потери.

Затем он оставил эту тему и вскоре снова начал рассказывать длинные истории. Президент не делал ставки на какую-то одну битву. Он не знал в то время, станет ли Гвадалканал поворотным пунктом в войне или одним из многих сражений с целью задержать продвижение противника.

На данном этапе самой важной битвой президента была борьба с инфляцией. Весной 1942 года он прямо заявил в конгрессе, что необходимо «увеличить налоги», чтобы «сдержать рост стоимости жизни по спирали вверх» — фраза, которую он повторил несколько раз. По его словам, необходимо сдерживать рост частных и корпоративных прибылей до приемлемого уровня; установить потолок цен на товары, приобретаемые в розницу и оптом покупателями, торговцами и предпринимателями; стабилизировать цены на фермерскую продукцию, поощрять людей покупать облигации военного займа вместо предметов роскоши; нормировать поставки всех редких и ценных товаров; повысить стоимость кредита и взносы в рассрочку.

— Наш уровень жизни снизится, — предупредил президент.

Однако он отвергал концепцию «равенства в жертвах», так как верил, что свободные люди, воспитанные на принципах демократии, должны гордиться привилегией бороться за упрочение свободы. Он выступал скорее за «равенство привилегий».

На исходе лета выяснилось, однако, что конгресс отнюдь не разделяет эту точку зрения на привилегии. Семь предложений администрации составили впечатляющий пакет, но законодательная ветвь как институт не была приспособлена для одобрения централизованной экономической политики, исполнительная власть не настолько хорошо организована, чтобы претворять ее в жизнь; президент же не имел внутренней убежденности для продавливания этой политики, когда возникали серьезные политические риски. Избиратели тоже не приветствовали скоординированные усилия, разве что в принципе. Очевидной реакцией общественности на программу из семи пунктов были жалобы каждой из общественных групп на то, что ей приходится жертвовать больше, чем сопернику по интересам.