— Ох, мистер Кин, вы бы знали, до чего преступники наивные бывают! — выпалил рядом Пинкерсон, заставив меня вздрогнуть. И когда он умудрился подкрасться?

Инспектор был чумаз до невозможности, а в руках держал пучок горелой травы, мятую рекламную листовку и обрывок грязной тряпки.

— Вот как сейчас помню одного карманника, — сказал он, — стащил часы у хозяина паба, а потом к нему же пропивать их явился! А вы говорите — на шаг вперед подумать…

— Пинкерсон… — страдальчески произнес Таусенд. — Что это у вас?

— Улики, — совершенно серьезно ответил инспектор и вытер взмокший лоб сгибом локтя, оставив на коже черный след.

— И о чем вам говорят эти улики? — совсем уж обреченно спросил суперинтендант. — Кстати, а это кто? Кто допустил?

Он имел в виду щуплого паренька, который таскался за Пинкерсоном и безостановочно строчил в блокноте.

— А? Это со мной. Джерри Ламберт, начинающий репортер, — сказал инспектор. — Его, понимаете ли, посылают описывать случаи… ну там, лиса кур подушила или еще что. А тут настоящее дело, о котором взрослые коллеги еще не пронюхали!

— Пинкерсон… — простонал Таусенд, закрыв лицо рукой.

Ламберт испуганно улыбнулся и попятился. Если Пинкерсон напоминал грача, то этот субъект более всего походил на тощего воробья: маленький, ростом едва по плечо инспектору, черты лица мелкие, носик остренький, глазки темные, быстрые, усики едва заметные, сам взъерошенный — рыжевато-соломенные волосы торчат из-под картуза во все стороны, тонкая, действительно птичья шейка свободно болтается в воротнике поношенного пиджака, а мешковатые штаны держатся, по-моему, только за счет подтяжек.

Да уж, настоящий птичий двор, невольно развеселился я. Длинноносый голенастый Пинкерсон, воробей-репортер и я с моей вполне птичьей манерой смотреть на собеседника одним глазом. (Надо, кстати, изжить эту привычку, она мешает, как я недавно убедился.)

— Без согласования он даже не чирикнет, — заверил инспектор, и я ухмыльнулся. — Так вот, джентльмены, улики! Во-первых, трава. Поглядите сами…

Он сунул нам под нос пучок горелой стерни.

— И что в ней такого? — не понял Таусенд.

— На ней след! — воскликнул Пинкерсон. — Смотрите… неужели не видите? Вот же… и вот…

— Это просто земля.

— Нет, джентльмены, это не просто земля, это глина! — торжествующим тоном произнес инспектор. — Где вы видите вокруг глину? Милорд, скажите вы, вы лучше знаете свою землю!

Тот присмотрелся, нахмурил брови, пожевал губами, потом сказал:

— Это не глина. Больше похоже на спекшийся от жара ил.

— А вы ведь говорили о том, что там, дальше, этот луг заболочен, — вспомнил я. — Инспектор, вы хотите сказать, что преступник пришел с той стороны и принес на обуви этот ил?

— Именно!

— С тем же успехом наследить могли сторожа, — скептически сказал Таусенд, — если шли напрямик от поместья.

— Нет, они были на велосипедах, — покачал головой лорд Блумберри, — а там не больно-то проедешь, по кочкам. Если даже и так, там должны были остаться следы шин, а на шинах, на спицах…

— Следы ила! — радостно воскликнул Пинкерсон и устремился к лежащим поодаль старым велосипедам. — Нет, господа, взгляните сами! Тут только пыль, рыжая, ничего общего с илом! И велосипеды явно не протирали… Надо будет узнать, какие следы на брюках и ботинках сторожей, что ж я сразу-то не посмотрел, болван…

— Пинкерсон! — призвал его Таусенд к порядку. — Хорошо, допустим, следы оставил преступник. А эта бумажка и тряпка? Они что символизируют?

— Бумажка лежала во-он там, — махнул рукой Пинкерсон. — Ее явно отнесло ветром.

— Во-первых, ветра почти не было, — напомнил лорд Таусенд. — Во-вторых, она могла улететь когда угодно!

— А вот и неправда ваша, — радостно произнес инспектор. — Глядите, на ней жирные пятна. От селедки, можете сами понюхать, если не верите. А вот крошки табака пристали. И еще она измята…

— То есть ее кто-то носил в кармане? — остановил я полет его мысли.

Репортер строчил, как заведенный, и я с интересом отметил, что он владеет стенографией, причем уверенно. Надо же, какие таланты, а с виду и не скажешь…

— Совершенно верно, мистер Кин! Я уверен, ее выронил преступник!

Мы с Таусендом переглянулись и тяжело вздохнули, но Пинкерсон не намерен был останавливаться.

— Вы скажете, что выронить ее мог кто угодно, — продолжил он, — а я покажу вам эту тряпицу… понюхайте ее, джентльмены, как следует понюхайте!

— Керосином пахнет, — удивленно произнес лорд Блумберри, потянув носом, а я подтвердил. — Слабо, но отчетливо.

— А теперь понюхайте листовку! — возликовал Пинкерсон, и мы вынуждены были признать, что помимо жареной рыбы бумага пахнет еще и керосином. — Убедились? Эти вещи выпали из одного кармана, уверен! Должно быть, преступник, воспользовавшись керосином, чтобы поджечь ящики и трибуны… правда ведь, просто от загоревшейся травы они бы так не полыхнули? Так вот, он вытер руки этой тряпкой и сунул ее в карман, где уже лежала смятая листовка. А потом полез туда за табаком — отсюда крошки, — и вытряхнул это наземь, но не заметил!

— Это блестящая гипотеза, но что толку в ваших находках? — вздохнул Таусенд. — Собака по этой тряпке и бумажке след не возьмет, от них керосином несет. Разве только поискать следы там, куда огонь не достал, но этак мы неделю будем луга прочесывать, ища невесть кого…

— Собака! — осенило меня. — У сторожей была собака?

— Да, вон она, — лорд Блумберри кивнул в сторону.

В тени под телегой лежала некрупная пегая дворняжка с грустной мордой. Опустив голову на лапы, она следила взглядом за проходящими мимо и настораживала уши, когда рядом заговаривали.

— Да уж, знатный охранник, — проворчал Таусенд. — Как гавкнет — любой вор испугается.

— Вот именно брехать она горазда, сэр, — встрял все тот же мужчина в кепке. — За то Марти ее и держал. Да и штаны порвать Пегаш может, бывало такое. Горазд за ноги кусать, выше-то ему не допрыгнуть.

— Наш злоумышленник не озаботился тем, чтобы избавиться от собаки, — произнес Пинкерсон, — а она, видимо, спокойно подпустила его и потом дала уйти. Точно, знакомый. Если даже пес к нему подбежит, никто не удивится. Вдруг они с этим Марти приятели?

— Все может быть, но это может оказаться абсолютно любой. Или даже любая, — хмуро сказал лорд. — Подлить что-то в выпивку — это больше женская манера, как мне кажется.

— Да уж, — в один голос ответили мы с Таусендом, вспомнив мисс Гейт, Черную Вдову, жертвой которой пал не один состоятельный мужчина.

— Облить ящики и трибуны керосином и чиркнуть спичкой — много сил не нужно, — добавил я. — Думаю, тут одной канистры хватило бы. Доски сухие, занялись быстро, да и ткань шаров прекрасно горит…

— А я читал в «Полицейском вестнике», — сказал Пинкерсон, — что у всех