Вельбот, зарываясь носом в мелкие волны, неторопливо следовал вдоль берега по направлению к стойбищу Наргинауттонгетт. Сизый и Банкин безостановочно вычёрпывали кастрюлькой и консервной банкой постоянно прибывающую воду, Айна в подзорную трубу наблюдала за берегом.

— А где остальные тела? — косясь на труп шаманского сына, спросил Ник.

— Пришлось на берегу оставить, — невозмутимо сообщил Куликов. — Лишний балласт, и так у вельбота низкая посадка. Вот сын шамана, это совсем другое дело, тут уже политика начинается. Горючего у нас очень мало осталось, только и хватит — до стойбища доплыть. А у шамана бочка с бензином есть, охотники выловили в море, пару лет назад. Его ещё уговаривать придётся, чтобы он отдал нам эту бочку.

Все обитатели стойбища вывалили на косу. Молча стояли, предчувствуя дурные вести, даже собаки, в иное время давно бы уже зашедшиеся в неистовом лае, сейчас только негромко повизгивали и сиротливо жались к хозяйским ногам.

К причалившему вельботу первым подошёл шаман, неприязненно глядя Куликову в глаза, спросил негромко:

— Где твоя шхуна? Где добытый кит? Где мой сын? Где все мои люди и их ружья, гарпуны?

Куликов под шаманским взглядом глаз не отвёл и ответил так же негромко и абсолютно спокойно:

— Американы потопили шхуну. Потом застрелили всех охотников. Кит вместе с гарпунами в море уплыл. Тело твоего сына я с собой привёз. Три ружья тоже здесь, — указал рукой на вельбот.

Шаман подошёл ещё ближе, мельком взглянул на тело своего сына, ощупал ладонями спусковые механизмы ружей, покачал головой, резко развернулся и, больше не проронив ни слова, медленно побрёл к своей яранге.

Позади них, на берегу, нескончаемо причитали и рыдали женщины, тоненько плакали дети, тоскливо выли собаки. Стойбище оплакивало смерть кормильцев и вместе с ними свою, отныне жалкую участь. Погибли почти все молодые и здоровые охотники, предстоящая зима обещала стать последней и для всех остальных обитателей Наргинауттонгетта.

Первым в шаманскую ярангу вошёл Куликов, за ним Ник, Сизый, Айна. Банкин, вооружённый парабеллумом Куликова, остался охранять вельбот от возможных посягательств.

— Что вам надо, белые? — спросил шаман, не отрывая глаз от пламени горящего в очаге костра. Рядом стояли два его старших толстощёких сына, недвусмысленно сжимая в руках ружья.

— Отдай нам бочку с бензином, без него нам не доплыть до Анадыря, — попросил Куликов.

Помолчав минут пять, шаман оторвался от созерцания огня, посмотрел на вошедших. Его глаза, горящие ярче, чем угли в костре, были безумны.

— Вы обещали много китового мяса. Где оно? — голос шамана был полон угрозы. — С вами ушли мои лучшие охотники. Где они? С ними были все наши ружья и гарпуны. Те три ружья, что вы привезли с собой, долго ещё не смогут стрелять. Те два, что держат в руках мои сыновья, последние, что остались в стойбище. Что нам делать? Как пережить зиму? Я не дам вам бензина, уходите пешком!

— Пойми, шаман, — Ник старался говорить убедительно и спокойно. — Мы не уйдём от тебя без горючего. Отдай, а тебе вскоре из Анадыря много разных товаров пришлют. Я распоряжусь, в Наргинауттонгетт доставят новый вельбот, даже два вельбота. Привезут новые ружья, самые лучшие…

Договорить он не успел, шаман махнул рукой, его сыновья прицелились Нику прямо в грудь, сухо щёлкнули взводимые курки…

Негромко, один за другим, с интервалом в полсекунды, прозвучали два выстрела.

Упитанные чукотские парнишки громко вскрикнули и одновременно, словно подражая друг другу, присели на корточки.

Два отстреленных указательных пальца так же синхронно упали на оленьи шкуры, застилающие пол яранги, орошая всё вокруг алой кровью.

Сизый молнией метнулся вперёд, мгновенно вышиб из рук сыновей шамана ружья.

Сам шаман, испустив душераздирающий вопль, выхватил из ножен остро отточенный охотничий нож и метнулся к Айне, держащей в вытянутой руке верный браунинг, над стволом которого поднимался тоненький дымок.

Ник перехватил его за пояс уже в прыжке, автоматически взял руку на излом, раздался противный хруст…

"Вот так всегда и получается: думаешь по-хорошему договориться, без крови все вопросы решить, а получается всё — через задницу, насилие сплошное", — грустно рассуждал Ник, катя тяжёлую бочку с бензином по чёрной прибрежной гальке.

Банкин, толкавший бочку рядом с ним, попытался утешить:

— Не печалься, командир! С философской точки зрения — каждый то получает, что поведением своим на протяжении всей жизни заслуживает. Шаман, он долгие годы злым был, жадным, скупым, жестоким, хитрым. Все лучшие куски у других отбирал, только о себе любимом заботился да о детках своих, вот и допрыгался. Ничего, приедем в Анадырь, найдём, кого сюда послать. Комсомольский призыв объявим, в конце концов…

Уже поздней ночью пришвартовались у самого дальнего пирса. Гешка благородно взялся помочь Куликову добраться до медпункта, верный Кукусь забрался капитану за пазуху. Остальные отправились на базу, к местам последнего расквартирования. Заспанный часовой их сразу узнал, несмотря на отсутствие формы, откозырял, пропустил без вопросов.

В окне знакомого домика теплилась одинокая свеча.

— Смотри-ка, ждёт! — умилился Сизый, доставая из-под приметного булыжника ключ от своих апартаментов. — Вот оно как бывает! Иди, командир, торопись!

Ник тихонько постучался в филёнку двери.

Босые ноги легко пробежали по деревянному полу, звенящий голос уверенно произнёс:

— Никит, это же ты, я знаю!

Дверь широко распахнулась, и Зина, тёплая и растрёпанная, в короткой ночнушке, бросилась ему на шею, покрывая губы и лицо короткими нежными поцелуями…

Только через час, после того, как схлынуло наваждение, Зина, нежно водя тоненьким пальчиком по его груди, вдруг встрепенулась, вспомнив важную новость:

— Никит, я у тебя глупая совсем, всё забыла! У нас же Пётр Петрович пропал! Вас тогда в порту проводил, и всё, больше его никто не видел. Москва по нескольку раз в сутки на связь выходит, ругается…

И десяти минут не прошло, как Ник уже стучал кулаком в дверь коменданта, Лёха стоял рядом.

— Кто там? — щёлкнув пистолетным предохранителем, хрипло спросил комендант.

— Старший лейтенант Иванов, группа «Азимут»! Открывайте немедленно!

Комендант тут же повернул ключ в замке, широко распахнул дверь, залопотал плачущим голосом, тщетно пытаясь изобразить на лице некое подобие улыбки:

— Ой, Никита Андреевич! Вы уже вернулись? Как же я рад вас видеть! А у нас горе, капитан Курчавый пропал бесследно, четверо суток уже ищем, всё уже обыскали, даже водолазы в порту по дну ползали. Говорят, что видали около порта двоих неизвестных в пятнистых куртках…