Развели костёр, под руководством Зины приготовили королевский обед: макароны с тушёнкой, на второе — крепкий сладкий чай.

Банкин, не прекращая есть, заботливо предложил:

— Может, шоферюг разбудим? Остынет ведь всё!

— Да пусть поспят, родимые, — не согласился с ним Сизый. — Умаялись. Да и мы отдохнём, успеем ещё задницы свои о скамейки поотбивать.

После обеда все разбрелись, кто куда.

Ник благородно взял на себя неприятную миссию по помывке грязной посуды. Показать подчинённым, что их командир не чурается чёрной работы, — вещь весьма важная в свете завоевания настоящего, полноценного авторитета.

Сложил всю грязную посуду в объёмный котёл из-под макарон, пошёл к морю.

— Никит! — прокричала ему вслед Зина. — Только потом не забудь всё в ручье сполоснуть, от морской воды вся эмаль с кружек слезет!

На берегу Ник тщательно намылил ложки-вилки, тарелки-кружки, сложил всё обратно, в уже отдраенный мелким песочком котёл, и пошёл к месту впадения ручья в море, чтобы сполоснуть посуду в пресной воде.

До ручья оставалось метра полтора, когда из воды испуганно выскочила здоровенная рыбина — и тут же упала обратно, обдав Ника веером холодных брызг.

— Ну, ни хрена себе! Мужики, мужики! Тут рыба! Много очень! Здоровая, прямо гигантская! — От волнения Ник совсем забыл, что надо соответствовать высокому командирскому статусу: на рыбалке, как, впрочем, и в бане, все эти условные грани напрочь стираются, все опять равны — как младенцы в роддоме.

— Да это кета на нерест собралась, — сразу определил Никоненко. — Пару дней вдоль берега походит, присмотрится — да и попрёт в ручьи валом, только держись!

Все бойцы, за исключением спящих водителей и двух часовых, позабыв обо всём на свете, отдались благородной страсти.

Применять для добычи кеты огнестрельное оружие Ник сразу же и категорически запретил: мало ли кто может услышать эту канонаду, стоит максимально соблюдать осторожность.

Из маек и рубашек тут же было изготовлено некоторое подобие бредня. Сизый не без успеха использовал своё умение грамотно обращаться с пращой. Ник метал в рыбин свой нож. Никоненко быстро соорудил вполне приличную острогу — из черенка совковой лопаты и острого гвоздя, найденного в кузове полуторки.

— Никит, — тронула его за плечо Зина. — А мы здесь не одни рыбалкой увлекаемся!

Ник посмотрел в указанном направлении: примерно в полукилометре от их временного лагеря, возле устья другого ручейка, неуклюже скакали два крупных медведя, тоже рыбачили.

Общими усилиями добыли порядка пятнадцати рыбин, весом от одного до трёх килограммов.

— Будем делать шашлыки! — решил за всех Банкин. — Меня в Астрахани научили. Правда, там их из осетрины делают, да, думаю, один бес, — должно и из кеты получиться.

Развели большой костёр, нажгли достаточное количество фиолетовых и бордовых углей, из береговых камней сложили что-то наподобие мангала, в ближайшем куруманнике нарубили с сотню подходящих прутьев, нанизали на них порционные куски кеты, целый час «мариновавшихся» в сгущенном молоке (за неимением лучшего), слегка разбавленном морской водой.

В конечном итоге, очень вкусно получилось, все ели и дружно Гешку нахваливали.

Лёха подошёл к спящему Обезьяну и поднёс шампур с ещё дымящейся рыбой к его физиономии.

Обезьян задёргал носом и открыл глаза.

Сизый был предельно вежлив:

— Начальник, кушать подано! Отведайте рыбки, ваше обезьянье величество!

Проводник сонно потряс лохматой башкой, зажал в своём огромном кулаке шампур и, довольно урча, принялся за рыбу.

Покончив с шашлыком, Обезьян отбросил уже ненужный прутик в сторону, огляделся по сторонам и взревел как раненный в зад белый медведь:

— Уроды недоделанные! Выродки позорные! Я же велел: разбудить меня ежели что? А они и забыли, рыбку ловят, мать вашу! Быстро все по машинам! Прилив идёт. Нам что в одну сторону до ручья проходимого — два часа, что в другую. Запросто потонуть можем…

Действительно, если раньше от машин до береговой линии было метров семьдесят, то сейчас волны прибоя плескались в непосредственной близости от колёс полуторок.

— Прилив идёт! — повторил Обезьян и рукой показал на бесконечную белую полосу, прочерченную кем-то высоко на скалах.

— Теперь понятно, откуда эта белая полоска взялась, — прокомментировал Ник, запрыгивая в кабину передовой машины. Спящую до сих пор беспробудным сном Айну Сизый с собой в кузов забрал, не было уже времени — вновь привязывать девушку к сиденью.

Все расселись по своим местам, дружно взревели моторы. Гнали вдоль берега что было мочи, только прибрежная галька из-под колёс летела в разные стороны. Прилив наступал, ехали уже по воде, которая поднималась всё выше, выше…

Уже в густых сумерках, на последнем издыхании, заехали в спасительный ручей, проехали ещё метров четыреста вверх по его руслу, остановились.

Обезьян смахнул пот со лба, перекрестился:

— Фу-у, успели. Минут на десять поздней тронулись бы, и всё — кранты деревушке!

— Эй, командир! — прилетел из темноты голос Банкина. — А четвёртой-то машины не видно. Может, случилось что?

Ник в сопровождении Обезьяна спустился вниз по ручью.

На море было неспокойно, штормило, никаких следов отставшей полуторки так и не обнаружили. Кричали, пока не сорвали голоса, но ответа так и не услышали.

— Надо утра дожидаться, когда уже полный отлив будет. Может, и найдём кого живого, — неуверенно предположил Обезьян.

— Кто в этой машине ехал? — спросил Ник у подошедшей Зины.

— Она пустой шла, без груза, — сообщила девушка, пряча глаза. — А в кабине шофёр был и старшина Никоненко с ним, чтобы водитель не скучал…

Ночь Ник коротал в кабине полуторки, в компании Обезьяна. Обоим не спалось.

— Дальше по этому ручью и двинем? — спросил Ник.

Через пару минут, с трудом подавив приступ зевоты, проводник пробурчал в ответ:

— Не, это не наш ручей. До нужного, который Холодный, ещё километров тридцать. Дождёмся отлива, поспим немного, тогда и поедем.

Утром осторожно, задним ходом, спустились по ручью к морю.

Ник прошёлся вдоль берега: нигде не было видно ни машины, ни людей.

Метров через сто в куче буро-зелёных водорослей обнаружил светло-зелёную пилотку.

Вывернул наизнанку: на серой подкладке было аккуратно вышито красными нитками — "Антип Никоненко"…

Остановились метрах в ста от места впадения Холодного ручья в море.

Обезьян, который всё ещё являлся "маршрутным начальником", рявкнул:

— Ну-ка, босота, в одну шеренгу построились! Живо у меня! Давай, давай! Пошевеливайтесь, уроды!