Да, больше всего тогда ХОТЕЛОСЬ СДОХНУТЬ, чтобы всё это кончилось.

И на такой запрос Богу-гуглу «хочусдохнуть» как раз впервые и появился Ловец в виде неизвестно откуда возникшего диалогового облачка неизвестного мессенджера XELA.

– Он стал просто говорить со мной. Днями, ночами. Спрашивать. А я будто только этого и ждал – всё ему вывалил. Даже то, о чём не говорил сам себе – просто себе не формулировал, в голову не приходило. И никому в реале не говорил, незачем и некому. Да и не спрашивал никто, ха-ха.

И все свои обиды изложил. И все свои страхи расписал. Выложил свою бессмысленность, свою нежизнеспособность. Пропащесть свою. То, что он – фейк.

В сущности, хотелось простого, чтобы услышали и посочувствовали. Чтобы сказали: бедная ты, блядь, сиротка! И ещё чтобы сказали: что тут скажешь… бывает. Ничего, старик, ничего.

И всё это – другими словами, но – он сказал, Ловец.

А потом сначала отправил с одним заданием, после месяца еженощных разговоров, а следом со вторым…

– А я полез – общаться…

– Хотел близости человека.

Оба «задания» совершенно безумные, но ведь Дада повёлся!

Что с ним вообще было! Как такое возможно?

Невозможно.

Но бывает на каждом шагу.

Представляю, что он вообще обо мне думал.

Марк.

Когда они той первой ночью говорили о Ловце, Марк сказал, что сразу, как только купил компьютер, установил на него кейлоггер и малоизвестный чат-клиент. И дальше кейлоггер всё делал сам, без устали посылая сообщения на адрес Ловца каждый раз, когда пальцы Дада касались клавиатуры или мыши: программа слежения записывала любую клавишу, каждый запрос, каждый адрес, куда он шёл.

Весь его безумный сёрф в Сети…

– А почему этот русский гений не нашёл твой кейлоггер?

– Ну если на компе стоит сотня программ, довольно трудно заметить, что среди них есть что-то лишнее. Особенно если оно называется как-нибудь нейтрально.

– То есть кейлоггер в принципе нельзя обнаружить?

– Почему нельзя? Можно. Какая-нибудь правильная антивирусная программа… Не говоря уже о том, что можно внимательно изучить цепочку обработки клавиш с клавиатуры от драйвера до конечного приложения… Но это нужно хорошо разбираться в устройстве системы.

Дада не сводил глаз с Марка: тот говорил непонятные ему вещи, и это производило впечатление – неплохо для пекаря!

– Короче, если это не готовый кейлоггер, который везде распространён и потому обнаруживается антивирусом, не факт, что он легко будет замечен. Хотя у них бывает поведенческий анализ и фиг его знает, что в поведении компонента системы покажется им подозрительным…

– Ну, а мой кейлоггер не распространенный, получается? – полыцённо уточнил Дада.

– Кейлоггер можно написать самому или заказать написать какому-нибудь программисту, – уклончиво ответил Марк. – Но не хакеру! Это вещи, которые могут сопутствовать, но не обязательно.

Дада уныло кивнул, он не понял и половины объяснений Марка. Тот истолковал это уныние по-своему:

– Слушай. Не дёргайся: я реагировал и появлялся (типа «останавливал») только на темы «смерть» и «джихад». Ну, сам понимаешь.

– И поэтому отправил меня ночью к тому клошару? С первым поручением?

– Ну я же хотел понять, насколько ты внушаем. А значит, насколько ты одинок. Попёрся передавать неизвестно что неизвестно кому неизвестно от кого! Твоё здоровье!

– И твоё. Да, ужас. Сейчас я это тоже понимаю. А что там было? И кто этот бездомный?

– Да это месье Макабреску, беженец из Румынии или ещё какой-то полуцыганской республики. Однажды я ждал там нотариуса, он стрельнул у меня покурить, и мы перекинулись парой слов. Он пожаловался, что хуже всего даже не отсутствие дома, а что нечего почитать на родном языке. Ну, я и отправил ему с тобой «киндл» со всем, что только нашел онлайн в открытом доступе на румынском. Ха-ха-ха, представляю, как он изумился – жаловался-то он мне года полтора назад!

– Да, уж будь уверен! Удивился и обрадовался. Но сначала решил, что я хочу его взорвать. Но потом обрадовался, да.

– Ну хорошо.

Они уже допивали вторую бутылку, но Дада знал, что где-то на кухне вроде есть бутылка вина Марин.

– А аэропорт?

– Вот ты можешь мне объяснить, а туда ты зачем поехал? Зачем?!

– Честно?

– Честно.

– Я ехал и думал, что сдамся, сдам тебя, в смысле Ловца, и сдам твою подельницу, на чьё имя был пакет.

– О господи. Но ты мог «сдать» всех, просто обратившись на улице к первому попавшемуся полицейскому.

– Ну вот не знаю. Мне это даже в голову не пришло. Попёрся туда.

– Да, если бы ты заявился к ней, мадам Кастельбажак очень бы удивилась.

– Ну рассказывай! Кто она и что было в пакете?

– В пакете был её запас шоколада на месяц, шесть плиток по сто граммов. Она заказывает его у нас, его ей делают с каким-то хитрым учётом замены сахара.

– То есть если бы я отдал ей этот пакет…

– …она бы приняла тебя за нашего курьера, очень удивилась бы, зачем было так далеко ехать, и, скорее всего, дала бы тебе пару монет на чай.

– Охренеть!

– Да уж.

– Ну хорошо. А как ко мне попал ролик с курицей и твоим хлебом?

Марк пятернёй причесал волосы назад, на мгновение скрыв лицо, но всё равно смущённо признал:

– А это я просто лажанулся. Отправлял по списку, просто всем адресатам. А тебя вычеркнуть забыл…

Подумав сходить поискать на всякий случай вино, Дада поднялся и посмотрел в окно: было так поздно, что, наверное, скоро рассвет. Ни звука. Потушен свет во всех окнах, припаркованные машины внизу спят.

Только тихо качаются от ветра и своими тенями раскачивают густую чёрно-зелёную с кругами фонарного света темноту длинные плети цветущих большеголовых гераней. Кованые орнаменты балконов с ними каймой пересекают весь четвёртый этаж дома напротив.

Неожиданно по пустой улице очень быстро прошла высокая женщина в чёрном пальто, подволакивая медленную таксу в шлейке.

– Но знаешь, там случилось кое-что странное… – Дада обернулся к Марку.

– Да, знаю. Я видел, как ты побежал, сломя голову, прочь.

– Ты там был! Да! Я убегал от них, от неё, от полицейских, от собаки! Нырнул с балкона в реку… а очнулся на набережной в Сите. Очень пересрал.

– Ещё бы. Могу себе представить.

– Самое страшное, – доверительно произнёс Дада, – что этому нет объяснения. Необъяснимое что-то…

– Да? Ну не скажи. Тут каждый пересрёт.