— Папа, о, папа! — Она схватила его за руку.

— Не надо, девочка, я должен был сказать. Я собирался это сделать. Поэтому я и приехал. И я скажу тебе вот что, девочка. — Он так резко остановился, что Эмили натолкнулась на него, а он ухватил ее за руку и приблизил к ней лицо. — Он мне не понравился. Он ничтожество, он сопляк... и ничто. Да-да, можешь трясти головой, но я знаю мужчин. Я общался с людьми разного уровня, и я повторяю, что он - ничтожество.

— Ты даже не дал ему возможности, папа, ты даже не дал ему и рта раскрыть.

— Мне не нужно было, все написано на его лице, понятно из всего его вида. Я встречал таких раньше. Они могут быть хорошими товарищами, пока все идет гладко, но когда дело доходит до борьбы с трудностями... Боже! Они убегают. А из того, что я уже слышал о нем, я могу сказать, что он убежит. Почему он не остался и не предъявил свои претензии? Любой другой на его месте сделал бы так.

— Ты не понимаешь, папа. Ты не понимаешь. — Эмили заплакала.

— Я все хорошо понимаю, девочка. — Его голос потерял суровость. — Я сказал там, в доме, что чувства сильнее уз. Ты никогда не увидишь его таким, какой он есть, потому что любишь его. И если ты решила провести остаток своей жизни с ним... ну что ж, ты просто слепа. Но не думай, что я и все остальные слепы... Счастливо, девочка. — Он опустил голову и плотно закрыл глаза, а она обняла его и пробормотала: — Прости. Папа, прости.

— Не ты должна просить прощения, девочка, а я. Мне нужно было найти работу на берегу и присматривать за вами. Ваша мама умоляла меня в течение многих лет найти работу на берегу, но проклятое море впиталось в мою кровь, у меня земная болезнь точно так же, как у других - морская. Я никогда не бываю счастливым, если не чувствую качку под подошвами моих башмаков. Такой уж я уродился. — Он потер лицо ладонью и пошел дальше. А она продолжала идти рядом с ним, пока они не дошли до дороги, где она сказала:

— Повозка приедет только через час.

— Там дальше есть деревня, — ответил он, — я пойду туда и найду, где можно что-нибудь выпить. А потом отправлюсь к тете Мэри.

Отец и дочь стояли и смотрели друг на друга, пока он не спросил:

— Так что, следующая среда отменяется?

— О нет, папа! Я буду ждать ее с нетерпением!

— Хорошо. — Он наклонился и нежно ее поцеловал, а Эмили снова обняла его за шею. Но через мгновение он оттолкнул ее от себя и быстро пошел в направлении деревни.

Девушка смотрела отцу вслед, пока он не скрылся из вида; она развернулась и побежала через рощицу, мимо моста и вверх по холму, не прекращая движения, пока не забралась наверх. А там остановилась, стараясь отдышаться. Потом снова побежала, спустилась с другой стороны холма, пробежала через ровную местность и взобралась на холм к коттеджу.

Тяжело дыша, Эмили вошла в дом, но замерла в дверях, поскольку в кухне ждал ее Лэрри.

Девушке показалось, что он даже не сдвинулся с места, где стоял, когда ее отец высказывался. Она стянула шаль с плеч, закрыла дверь и повесила ее на крючок, потом повернулась к нему и сказала:

— Мне очень жаль.

— Почему ты не ушла с ним?

— Не глупи. — Эмили медленно отвела от него взгляд и пошла к очагу. Он вдруг закричал:

— Не надо мне говорить, чтобы я не глупил! С кем, ты думаешь, ты разговариваешь?

Девушка смотрела на Лэрри, ожидая, когда он добавит: «Ты забываешься». Но вместо этого он сказал:

— Ты обращаешься со мной, как с больным. Единственное, что ты можешь сказать, это «не глупи», «забудь об этом» или какую-нибудь рассчитанную на дешевый эффект подходящую фразу из твоей книжки. Теперь еще объявляется твой папаша и смотрит на меня так, будто ненавидит меня со всеми моими потрохами, и не дает даже рта раскрыть, а ты говоришь «не глупи»!

— В конце концов, он имел на это право, — закричала Эмили в ответ. — Ты вошел и встал с таким видом, будто... будто ты все еще хозяин имения, а он - проситель! Но ты больше не хозяин имения. И да... да, ты болен! В некотором смысле ты болен, и говорю тебе это прямо! Ты болен от страха, ты боишься того, что скажут о тебе люди. Ты боишься собственной тени. Ты не можешь забыть, что тебе не удалось сделаться кем-то, занимающим более высокое положение...

Когда последние слова сорвались с ее губ, Лэрри подскочил к ней, а она воскликнула:

— Не смей! Ты не посмеешь сделать это второй раз. — Она подняла и откинула голову, кожа на ее подбородке натянулась, когда девушка на секунду сжала губы. — Только попробуй сделать это еще раз, и ты останешься один, совсем один! Я простила это тебе в первый раз, потому что ты был пьян, но больше никогда не прощу. Больше ни один мужчина не посмеет ударить меня! Я поклялась себе в этом в тот день, а теперь повторяю свою клятву. Только замахнись на меня, и я возьму в руки первую попавшуюся вещь и запущу в тебя. Я сделаю то, чему ты меня учил в обращении с ней, но на этот раз я не буду притворяться. Я предупреждаю тебя, я честно предупреждаю тебя. — Эмили огляделась, словно в поисках нужного предмета. Но, услышав, как он дышит, хрипло и со свистом, она снова взглянула на Лэрри и увидела, как он прилагает все усилия, чтобы сдержаться. Эмили заметила, что его грудная клетка расправилась так, что расстегнулись пуговицы его жилета. Потом он резко отвернулся и вышел, а она осталась стоять, опустив голову на грудь, спрашивая себя, почему же она осталась с ним. Почему? Почему?

Весь боевой дух мгновенно покинул Эмили, ее ноги подкосились, и она ухватилась руками за стул. Посидев около минуты, девушка сказала себе: «Тебе не надо было упрекать его. Он не может забыть своего падения». И, подумав так, Эмили поняла, почему осталась.

— О! Как здорово, что вы оба здесь, у меня. — Тетя Мэри широко раскинула руки, глядя на своего брата и Эмили, сидящих за противоположным концом стола. — Не кажется ли вам, что для такого случая необходимо нечто более крепкое, чем чай? Почему бы тебе не выскользнуть из дома и не сбегать за бутылкой, Джон?

— Нет-нет, папа. — Эмили не дала отцу подняться. — Послушайте, — она погрозила пальцем тете Мэри, — мы собираемся ехать в Шилдс, и впереди у нас длинный день. Если он начнет выпивать так рано, то... — Она скосила глаза на отца, а он засмеялся и сказал:

— Наверное, ты права, девочка, но у меня пересыхает во рту при мысли о выпивке... Давай, Мэри. Разливай свой перестоявший чай.

— Мой чай никогда не перестаивает, дорогуша Джон, ты это прекрасно знаешь; перекипяченный, да. — Напустив на себя важность, она кивнула ему. — Но никогда не перестоявший.

Когда взрыв хохота затих, Мэри разлила чай по кружкам и, усевшись за стол, внимательно посмотрела на Эмили:

— Я знаю, что там, наверху, ветер достаточно силен, чтобы выдуть из тебя легкие, но он недостаточно сильный, чтобы прибавить цвета твоим щекам. Что случилось? Слегка приболела? Ты выглядишь как чахоточная дама.