Для Вальморена месяцы, проводимые в Новом Орлеане, стали почти невыносимыми: он задыхался в женской атмосфере своего дома, духота которой усугублялась постоянным присутствием членов семейства Гизо. Поэтому он все чаще отъезжал на плантацию, оставляя Гортензию с дочками в городском доме. В глубине души такое решение ее тоже устраивало: муж занимал слишком много места. На плантации это так не ощущалось, но в городе комнаты становились все теснее, а часы все длиннее. Он жил своей собственной жизнью — с распахнутыми дверями, но, в отличие от других мужчин его класса, не содержал любовницы, которая могла скрасить ему несколько часов в неделю. Когда он заметил на пристани Виолетту Буазье, то подумал, что она станет идеальной любовницей — красивой, скромной и бесплодной. Эта женщина была уже не так молода, но ему и не требовалась девчонка, от которой он скоро устанет. Виолетта всегда была настоящим вызовом, а в зрелости, конечно же, стала им в еще большей степени, с ней он никогда бы не соскучился. Однако, повинуясь неписаному джентльменскому соглашению, он не пытался увидеть ее после того, как в нее влюбился Санчо. В тот день он с запиской от урсулинок в кармане отправился к желтому дому в надежде увидеть Виолетту. Дверь ему открыла Тете, с которой за эти три года он не перемолвился ни одним словом.

— Мадам Виолетты сейчас нет дома, — объявила она ему с порога.

— Не важно, я пришел поговорить с тобой.

Она провела его в гостиную и предложила чашку кофе, на которую он согласился, чтобы перевести дух, хотя этот напиток раздражал его желудок. Уселся в круглое кресло, в которое едва смог втиснуть свой зад, с тростью между ног, тяжело дыша. Было не жарко, но в последнее время ему часто не хватало воздуха. «Мне нужно немного сбросить вес», — говорил он сам себе каждое утро, когда боролся с поясом и шейным платком в три оборота; даже обувь немилосердно жала ему ноги. Тете вернулась с подносом в руках, налила ему кофе, как он всегда любил, — очень черный и горький, потом налила и себе чашку, положив побольше сахару. Вальморен, наполовину забавляясь, наполовину раздражаясь, отметил оттенки высокомерия в поведении своей бывшей рабыни. Хотя она не смотрела ему в глаза и не допустила такой дерзости, как присесть, зато осмелилась в его присутствии пить кофе, не спросив на то его позволения, и в ее голосе не слышалось прежних ноток подчинения. Он признал, что выглядит Тете лучше, чем раньше, — наверняка научилась трюкам Виолетты, при воспоминании о которой у него екнуло сердце: ее кожа словно лепестки гардении, черная грива волос, оттененные длинными ресницами глаза… Тете с ней сравниться не могла, но теперь, когда она ему уже не принадлежала, вдруг снова показалась желанной.

— Чему обязана вашим визитом, месье? — спросила она.

— Речь пойдет о Розетте. Не волнуйся. С твоей дочерью все в порядке, но завтра она должна покинуть школу, потому что монахини уезжают на Кубу — из-за американцев. Это поспешное решение, и, конечно, они вернутся, но сейчас тебе придется позаботиться о Розетте.

— И как я могу это сделать, месье? — сказала Тете растерянно. — Я не знаю, согласится ли мадам Виолетта, чтобы я привела ее сюда.

— Это меня уже не касается. Завтра рано утром ты должна забрать ее. Сама думай, что с ней делать.

— За Розетту вы тоже отвечаете, месье.

— Эта малютка всегда жила как барышня и получила самое лучшее образование — благодаря мне. Теперь для нее пришло время познакомиться с реальной жизнью и своим местом в ней. Ей придется работать или выйти замуж.

— Ей же еще только четырнадцать!

— Больше чем достаточно для замужества. Негритянки рано созревают. — И Вальморен с трудом поднялся, собираясь уходить.

Негодование пламенем взметнулось в Гете, но тридцать лет подчинения этому человеку и страх, который он всегда внушал, не позволили ей бросить ему в лицо все то, что вертелось на языке. Она не забыла того первого раза, когда хозяин взял ее, совсем девочку, силой: та ненависть, боль, стыд… Не забыла Тете и все последующие случаи насилия, которые терпела годами. Дрожа от переполнявших ее чувств, но не говоря ни единого слова, она протянула ему шляпу и проводила к дверям. На пороге он остановился:

— Ну и что дала тебе твоя свобода? Живешь ты беднее, чем раньше, у тебя даже нет крыши для твоей дочери. В моем доме Розетта всегда имела свое место и крышу над головой.

— Место рабыни, месье. Я предпочитаю, чтобы она жила в нищете, но была свободной, — ответила Тете, едва сдерживая слезы.

— Твоя гордыня погубит тебя, женщина. Ты не принадлежишь никому и ничему, у тебя нет профессии, и ты уже не молода. Что ты будешь делать? Мне жаль тебя, поэтому я помогу твоей дочке. Это для Розетты.

Он протянул ей кошель с деньгами, спустился на пять ступеней, ведущих на тротуар, и зашагал, очень довольный собой, направляясь к своему дому. Через десять шагов он уже позабыл об этом деле: у него были и другие проблемы, о которых следовало подумать.

В этом сезоне Виолетта Буазье носилась с одной идеей, которая зародилась в ее красивой головке год назад и теперь, когда урсулинки выставили Розетту на улицу, стала приобретать четкие контуры. Никто лучше ее не знал мужские слабости и женские потребности, и она собралась использовать свой опыт, чтобы заработать денег и заодно предложить услуги, нужда в которых в Новом Орлеане была велика. С этой целью она и предоставила Розетте свое гостеприимство. Девочка появилась у нее в доме одетая в школьную форму, серьезная и гордая. Мать шла в двух шагах у нее за спиной, неся дочкин багаж и не уставая благословлять Виолетту, которая согласилась принять их обеих под свою крышу.

Розетта отличалась благородным сложением. Глаза у нее — копия материнских — искрились золотыми лучиками, кожа была миндального оттенка, как у красавиц-испанок на старинных портретах, губы цвета спелых ягод, волосы — волнистые и длинные, до середины спины, и мягкие округлые линии юного девического тела. В четырнадцать лет она очень хорошо знала страшную силу своей красоты и, в отличие от Тете, которая трудилась с самого детства, казалась созданной для того, чтобы служили ей. «Испортили девчонку: родилась рабыней, а выглядит королевой. Уж я-то поставлю ее на место», — высказалась, презрительно сопя, Лула. Однако Виолетта постаралась показать ей все выгоды своего проекта: инвестиции и доходы — американские понятия и логику чистогана, которые Лула приняла тут же, будто свои собственные, — и убедила ее уступить свою комнату Розетте и пойти спать вместе с Тете в каморку прислуги. Девочке понадобится отдых и комфорт, пояснила Виолетта.

— Когда-то ты спросила меня, что тебе делать с дочкой, когда она выйдет из школы. Мне пришла в голову одна идея, — объявила Виолетта Тете.

И напомнила ей, что для Розетты альтернатив было совсем немного. Выдать ее замуж без приличного приданого было равнозначно приговору к тяжелой работе рядом с мужем-бедняком. Негра следовало исключить с самого начала; это мог бы быть мулат, но мулаты старались жениться так, чтобы улучшить свое социальное или материальное положение, а Розетта ни того ни другого предложить мужу не могла. Также не годилась она в портнихи, парикмахерши, медсестры или для какой-либо другой работы, обычной для девушки в ее положении. На данный момент единственным ее капиталом была красота, но в Новом Орлеане живет немало красивых девушек.