Продолжить ему не удалось. Раздался телефонный звонок. Словно сигнал тревоги в охваченном языками пламени доме.

— Странно, — произнес Сергей Николаевич. — Мне уже сто лет никто не звонил. Да и телефон я отключаю, когда работаю. Или забыл?

А тревожный звоночек просто бился в комнате, где сквозь разбитое окно гулял ветер, пытался листать страницы лежащей на столе рукописи.

— Дядя Сережа, ты трубку-то сними, — сказал Алексей.

— Ну, попробую, — усмехнулся старик. И взял ее с опаской, как ядовитую кобру.

2

Сергей Николаевич, послушав, протянул трубку Алексею.

— Тебя, — коротко сказал он, пожимая сухонькими плечами. Общение племянника с невидимым абонентом также было недолгим.

— Она едет, — глухо произнес Алексей, возвращая трубку на рычаг аппарата. Он недоуменно посмотрел на меня и спросил: — Странно, откуда Маша знает номер этого телефона? Я не давал.

— Я тоже, — усмехнулся хозяин. — Потому что, честно говоря, забыл, не помню.

— А я и подавно, — сказал я. — Что она сообщила конкретного?

— Ничего. Просто: едет, и все. Чтобы ждали и никуда не уходили.

— А где сама?

— Ну что ты ко мне пристал? Откуда мне знать!

— Хорош жених. Мог бы поинтересоваться. Отругать хотя бы. А еще в Кефалонию ездили обручаться!

— Хватит вам, — вмешался Сергей Николаевич. — Лучше слушайте дальше.

— Погодите… — Алексей нагнулся, потянул за телефонный провод и… вытащил его из-под стола целиком, с болтающейся на конце вилкой. Это уже совсем не лезло ни в какие ворота: телефон был действительно отключен! Выходит, он не мог работать, и нельзя было по нему ни звонить, ни разговаривать. У меня мурашки забегали по коже. Словно только что они оба, Алексей и Сергей Николаевич, пообщались с кем-то из потустороннего мира. С кем-то или чем-то, что имело голос Маши. Не по себе было и самому Алексею, один лишь профессор Кожин сохранял хладнокровие и спокойствие.

— Бывает, — безмятежно сказал он. — Иногда и по утюгу можно разговаривать. Хотя вроде бы мы не так уж и много выпили. А возможно, ты просто слишком сильно потянул за шнур. Но все это такие мелочи — в сравнении с судьбой Авеля и его пророчествами. Вот где действительно настоящая загадка, чудо, область таинственного… Итак, больше половины жизни он провел в темницах. Сидел и при Николае I, к которому тоже был приведен для личной беседы, и вновь после заточен в монастырь на Волге. Но почитателей и почитательниц он имел немерено. Одна из них, княгиня Параскева Андреевна Потемкина, слезно просила его открыть ей ее будущее. Авель, уже многажды битый жизнью, постоянно отказывался. Он говорил всем из своего затворья: Сказано государем, ежели монах сей станет пророчествовать вслух людям или кому писать на хартиях, то брать тех людей под секрет и самого Авеля и держать их в тюрьмах или острогах под крепкою стражей… Ныне лучше ничего не знать, да быть на воле, а нежели знать, да сидеть под замком. Однако, перестав пророчествовать, он через некоторое время скончался.

— Выходит, надо было не зарывать дар в землю, — промолвил Алексей. Сергей Николаевич на этот раз не стал цыкать, а вполне миролюбиво заметил:

— Но не забывай, что и было-то ему далеко за восемьдесят. Так или иначе, но этой Параскеве Андреевне Потемкиной, в девичестве Сафоновой, он передал на хранение несколько своих последних книг-рукописей, приписав, чтобы держала она их в сокровенном месте, поскольку оные удивительные и преудивительные, и достойны оне изумления и ужаса, а читать их только тем, кто уповает на Господа Бога.

— Сафоновой? — переспросил я, взглянув на Алексея. Тот, судя по всему, думал о том же, о чем и я. Наверняка наша Агафья Максимовна — прямой потомок той самой Параскевы Андреевны.

— Да, — повторил Сергей Николаевич. — Потемкиной-Сафоновой. Рукописи эти она передала по наследству своей старшей дочери, та своей, и так далее. Некоторые из них, очевидно, затерялись, но одну вам удалось найти. Я даже предполагаю — почему. Но скажу после. Сначала вернемся к 11 марта 1901 года, к столетней годовщине злодейского убийства Павла I.

Профессор Кожин словно бы читал нам интереснейшую лекцию, расхаживая по кабинету, и мы неотрывно слушали.

— В этот день праправнук его император Николай Александрович в совпровождении своей жены Александры Федоровны и министра двора генерал-адъютанта барона Фредерикса прибыл в Гатчинский дворец. Выезжая из Царскосельского, все были веселы и оживленны, словно готовились к праздничной интересной прогулке, хотя предстояло им вскрыть вековую тайну, чтобы исполнить волю почившего в бозе предка. Но возвращение было совсем иным… Вначале они отслужили панихиду по Павлу I в Петропавловском соборе, у его гробницы. Кроме сановников в шитых золотом мундирах была и уйма простого люда в мужицких сермягах и ситцевых платках. Надо заметить, что у гробницы царя-мученика уже давно происходили чудесные исцеления, народ чтил память о нем и почитал за небесного заступника, прося помощи и предстательства за себя, за каждого, за весь народ русский, за всю Россию. Не сомневаюсь, что рано или поздно Павел I непременно будет канонизирован церковью. И удивляюсь только: почему это не произошло до сих пор? Это было и в предсказаниях монаха Авеля. Однако вернемся к тому дню.

Я украдкой взглянул на свои часы. Теперь секундная стрелка вела себя еще более странно: она дергалась еле-еле, будто нехотя, через силу, один раз в полминуты.

— Скоро закончу, — строго заметил мне Сергей Николаевич. Похоже, зрение у него было столь же хорошее, как и слух: ничего не укроется. Удивительный старик!

— Профессор, я просто… — замямлил я, как нерадивый студент.

— Сядь, — оборвал он. — И слушай. После возложения живых цветов к гробнице отправились в ту заветную комнату. Вскрыли вашу шкатулку-ларец. Император и его супруга не один, а несколько раз прочитали рукопись Авеля — узнали и свою терновую судьбу, и судьбу России. Недаром Николай II родился в день Иова Многострадального. Вот почему они уже возвращались назад задумчивые и печальные. Они оба уже знали о грядущих кровавых войнах, о смуте в державе и великих ее потрясениях. Они видели и тот проклятый черный год, когда погибнет империя. И видели подвал в Ипатьевском доме, где будут чудовищно умерщвлены оставленные всеми, преданные и обманутые.

— В народе жива легенда, — решился промолвить Алексей, — которая также связана с прорицаниями монаха Авеля и преподобного Серафима Саровского, — и она полностью соотносится с правилами святоотеческой экзегетики: что, дескать, государь-император Николай II и его семья были исхищены из плена, из смерти, и плавают по Белому морю на корабле, который никогда не пристает к берегу. Там продолжается его царственное правление над Русью… Но что стало потом с рукописью и этой шкатулкой?

И тут у меня внезапно перед глазами словно вспыхнул яркий свет. Вернее, загорелся он в сознании как бы пронизывающим темноту лучом: я вдруг вспомнил то, что говорила мне в беседке, в Новом Иерусалиме, Агафья Максимовна Сафонова вчера вечером, перед литургией и перед своей смертью. Я сейчас смог бы буквально повторить ее фразу слово в слово. Будто бы и она сама теперь находилась рядом с нами, в комнате. Она сказала: Отправляйтесь в лавру. Там, в звоннице, отыщете рукопись с последними пророчествами Авеля. Тогда вам и откроются святые мощи Даниила Московского… Мертвые помогают живым, живые — мертвым. Пораженный видением, я встал и подошел к окну. Меня знобило.