– Не знаю вот, как посмотрит на ваш отъезд Захар Николаевич, – прервав затянувшееся молчание, сказал Водомеров.

Бенедиктин словно очнулся. Он встряхнул головой и посмотрел на Водомерова с благодарностью. В самом деле, а как отнесётся к этой затее профессор? Он загрузил Бенедиктина срочной работой, установил ему жёсткие сроки для подготовки диссертации. Менять же своих решений старик не любит.

– Да, да, Илья Петрович, это вопрос законный, и вы хорошо сделали, что его поставили, я совершенно упустил из виду Захара Николаевича, – торопясь, проговорил Бенедиктин.

Водомеров промолчал, но по тому, как он забарабанил толстыми короткими пальцами по стеклу, прикрывавшему стол, Бенедиктин понял, что директор испытывает затруднение.

– Я думаю, Илья Петрович, профессор не враг институту, – заговорил Бенедиктин с жаром, – он заинтересован в его расцвете и добром имени не меньше вас. Объясним ему: так, мол, и так. Партийные органы считают, что в Улуюльской экспедиции необходимо усилить партийный глаз, посоветовали сверх комплекта командировать члена партбюро…

Бенедиктин говорил, не глядя на Водомерова, но, сказав последние слова, он бросил на директора мимолётный взгляд и замер. Водомеров нахмурился, и даже при тусклом освещении было заметно, что лицо его стало багровым.

– Нет, нет, ваш проект не подходит, – сердито забубнил Водомеров. – Мы не можем обманывать Великанова. Хотя он беспартийный, у нас нет от него никаких секретов. Полное до-ве-рие!

– Ну как же, зачем же, я всё абсолютно понимаю, я лишь говорю, что это тоже истина, такие голоса раздавались на партбюро, и это могло быть очень убедительным для Захара Николаевича, – сказал Бенедиктин.

– Нет, нет. Об этом не может быть и речи, – решительным тоном отрезал Водомеров. – Мы обязаны доложить Захару Николаевичу правду – всё как есть.

Говорить всю правду Великанову Бенедиктин не хотел. «Это неостроумный шаг, но деваться некуда», – думал он с унынием.

– Я полагаю, что Захар Николаевич противиться вашему отъезду не будет. Он любит дочь и беспокоится за неё ежечасно. А вы всё-таки где надо и присмотрите за девушкой и поможете в трудную минуту.

Водомеров говорил всё это мучительно долго. Он ворочал челюстями с усилием. Но всё-таки это было уже отступлением от его первоначального замысла, и Бенедиктин приосанился.

– Ну, конечно же, само собой разумеется, Илья Петрович! – всё больше и больше оживляясь, восклицал Бенедиктин. – Я ежедневно имею честь наблюдать, как страдает, как изнывает в тоске мой учитель. Я прошу вас, Илья Петрович, в своей беседе с ним, так сказать, специально подчеркнуть эту сторону дела. Пусть для старика это будет утешением…

– А как же, скажу! Все мы люди, все человеки и живём не одной службой, – как бы в поучение и потому несколько живее сказал Водомеров.

– Совершенно верно! Более того: отмеченные вами свойства нисколько не унижают даже великих мира сего. Они очеловечивают их, делают земными, как всех смертных…

Водомеров недослушал Бенедиктина и громко зевнул, прикрывая рот толстой ладонью.

– Домой пора, Григорий Владимирович! Добрые люди вставать скоро будут. – Водомеров поднялся.

– Такова уж нелёгкая доля руководителей, – испустив протяжный вздох, посочувствовал Бенедиктин.

– Да… – неопределённо протянул Водомеров и, замыкая стол и погромыхивая связкой ключей на серебряной цепочке, сказал: – А только никто с этим считаться не станет. Чуть чего, тебе же в вину и поставят: дескать, сидел по ночам, себя замотал и людям не давал жизни.

– Ну что вы, Илья Петрович! У кого же повернётся язык сказать такое? Право же, это было бы высшей несправедливостью…

– Так вот что, Григорий Владимирович, – второй раз переходя на «ты» и не замечая этого, сказал Водомеров, – извини, но вначале доставь домой меня, а потом поезжай сам. Тут хоть разница в пятнадцать минут, но я просто уж обессилел.

– Пожалуйста, Илья Петрович, поступайте как удобнее. Я, если сказать честно, всё ещё не утратил фронтовой привычки: два-три часа сна в сутки для меня вполне достаточно.

– Молодость. Кровь сильней кипит.

– И это правда, Илья Петрович, – поспешил согласиться Бенедиктин.

Они вышли из института и сели в автомобиль. Через полчаса Бенедиктина встретила в дверях обеспокоенная мать.

– Что-нибудь случилось, Гриша?

– Всё идёт нормально, мама, – сбрасывая с себя шуршащий макинтош, спокойно ответил Бенедиктин.

Мать вопросительно смотрела на сына.

– Собери мне, мама, завтра чемоданчик с самыми необходимыми вещичками. В командировку отправляют, к Марине в Улуюльскую экспедицию.

– Вот как! Значит, все ваши дела уладятся сами собой?

– Посмотрим, мама, посмотрим… Ты знаешь меня, я не люблю преждевременно делиться своими замыслами, – произнёс Бенедиктин, проходя в свою комнату.

– Ну иди, иди, отдыхай. Не сердись, – мелко и суетливо крестя его спину, прошептала мать.

В Москве, в одном из переулков Арбата, в старом каменном доме жил профессор, доктор экономических наук Андрей Калистратович Зотов.

Андрюша, как обычно называл его Максим, был самым близким, самым дорогим, самым доверенным человеком из всех с кем Максим Строгов когда-либо водил дружбу.

Они родились в один год, в одной и той же деревне. В гражданскую войну, совсем ещё мальчишками, они были призваны в колчаковскую армию. Совершив оттуда побег, они примкнули к партизанам, воевали за освобождение своего края, а когда война окончилась, вступили в комсомол, работали инструкторами уездного комитета РКСМ, оба закончили рабфак.

После рабфака пути их разошлись. Максим, тяготевший к философии и естественным наукам, поступил на физико-математический факультет, а Андрей – на геологоразведочный. Потом партия направила их в Институт красной профессуры: Андрея на экономическое отделение, а Максима на философское.

По окончании института Андрей Зотов остался в Москве, занимая ответственные посты в центральных органах, а Максим Строгов уехал в Сибирь на партийную работу, а потом был директором политехнического института.

В годы Великой Отечественной войны Андрей Зотов по-прежнему жил в Москве, совмещая работу в Госплане с преподаванием в одном из экономических вузов столицы. Максим добился мобилизации на фронт и командовал вначале артиллерийским дивизионом, а потом артиллерийским полком резерва Главного Командования.

По-разному сложилась у друзей и семейная жизнь: Максим рано женился, Андрей после неудачной любви к Марине Строговой остался холостяком.

Чем старше становился он, тем сложнее ему было выбрать подругу жизни. Наконец незадолго до войны, когда Андрею Зотову перевалило за тридцать пять лет, он женился.