– А может быть, с тебя, Андрюша, начнём, а?

– Нет, нет, обо мне разговор в последнюю очередь. Самое главное, что произошло сегодня, я тебе сказал, а остальное несущественно. Давай уж ты! Пойми – не терпится!

– Ну, с кого же начать? – задумался Максим.

– Начинай с самых близких!

– Что же, с Настеньки придётся. Ближе никого нет.

– Ну, как она, милая Настасьюшка, жива-здорова? – Зотов посмотрел на Максима. Глаза их встретились. И Максиму и Зотову вспомнилось прошлое, связанное с этим протяжным, ласковым именем – Настасьюшка, и они заулыбались.

– Ну вот, значит, приехал я домой, – наконец заговорил Максим. – Настенька встретила меня и с радостью и с настороженностью. Как-никак не виделись мы с ней больше четырёх лет! Я чувствовал, что она пристально и придирчиво изучает меня: «Ну-ну, покажись, каков ты теперь?» Этот вопрос так и стоял в её глазах. И представь себе: я испытывал то же самое! Мы как бы заново сближались, отмечая про себя все перемены, происшедшие в нас.

Я уехал на войну, когда Настеньке шёл тридцать шестой год. Она жила тогда с поколением тридцатилетних. А теперь я встретил её сорокалетней. И возраст и трудная жизнь военного времени оставили на ней свой след.

Постарела ли? Нет. Я ждал, что она внешне больше изменится. А вот в характере появились новые свойства. То вдруг ходит весёлая, разговорчивая, дурачится с ребятишками, то замолчит, задумается, станет ко всему равнодушной. Ведь знаю я её, как себя.

Недавно проводил её в экспедицию в Улуюлье. Задалась она большой целью: открыть в Улуюлье курорт. Летел я сейчас и всё о ней думал: «Как она там? Какой вернётся? Увлечёт ли её эта работа дальше?» Счастлив я с ней, Андрюша. Долгая разлука, жизнь в тревоге друг за друга так нас опять соединили, что мне страшно становится от одной мысли: а вдруг это может когда-то исчезнуть, утратиться?..

Они снова замолчали, не спеша подняли рюмки, чокнулись.

– За ваше с Настенькой счастье, Максим, – сказал Зотов. – Ну, а детишки как? Олюшка теперь, наверное, большая, почти девушка? – продолжал спрашивать он.

– Время идёт, Андрюша. Выросли и ребятишки. Первые встречи у меня с ними были довольно сдержанные. Был я для них фигурой и желанной и загадочной. Приглядывались они ко мне. «Посмотрим, дескать что это такое – папа! Не вздумает ли он как-нибудь перетряхивать всю нашу жизнь? Не занесёт ли руку на наши порядки?» Но все эти тревоги и опасения, конечно, быстро рассеялись.

Потом ребятишки принялись за моё боевое прошлое. Ордена, медали, орденские книжки, фотографии, листовки с приказами Верховного Главнокомандующего – всё это было подвергнуто самому тщательному просмотру. Иной раз казалось мне, что это спрашивают с меня отчёт не только дети мои, а и новое поколение людей, перед которым мы в ответе. И ты знаешь, Андрюша, в такие минуты моё чисто личное чувство умиления собственными детьми смешивалось с большим и гордым чувством за наше поколение. Какие только испытания не выпали нам на долю, и нигде и ни в чём не уронили мы своей чести.

Хорошо было бы отправиться с ребятишками в какое-нибудь маленькое путешествие. Тянутся они ко мне, и чувствую, что это влечение мне необходимо поддержать. Мечтаю повозить их по местам своего детства и юности. Но нынче вряд ли это удастся. Загадываю на будущий год…

Максим долго молчал. Взяв папироску, он осторожно разминал её в пальцах. Зотов терпеливо ждал, когда Максим продолжит свой рассказ. Лицо у Зотова было спокойным и серьёзным, и только одни глаза сверкали из-под очков. «Теперь ему надо о Марине рассказать. Ждёт, наверное. Может быть, не всё ещё перегорело в его душе», – подумал Максим.

Любовь Зотова к Марине ни для кого из окружающих не была секретом: Зотов полюбил Марину, когда та была ещё угловатым подростком. Когда же Марина поступила в институт, он сделал ей предложение, но она затягивала с ответом, а Зотов всё ждал, ждал… Переехав из Сибири в Москву, он не переставал звать её к себе.

Максим знал, что, вступая в брак с артисткой, Зотов не скрыл перед нею своего долголетнего чувства. Он честно сказал ей, что на земле живёт женщина, которую он любит так, как полюбить уже больше никого не сможет, но та женщина далеко-далеко, и самое главное – она не разделяет его чувства.

Правда, письма Марины были собраны и уничтожены, но её давняя фотография, на которой она была изображена худенькой девушкой в обнимку с собакой, так и осталась висеть в кабинете Зотова над его большим столом.

Максим взглянул сейчас на эту фотографию и опять невольно подумал: «Да, да, видно, ещё не совсем он забыл Марину!»

– Ну, кто там у меня дальше, Андрюша? Артём, Марина, сам я… пожалуй, расскажу кое-что о Марине, – раздумывая вслух, сказал Максим.

Он взглянул на Зотова, на его плотно сомкнутые губы, на глаза, устремлённые куда-то в синевшее предвечернее небо. Ничто не переменилось в лице Зотова при имени Марины. Он сидел как каменный. «Сколько лет прошло. Видно, время сделало своё!» – подумал Максим.

– Марина… – с напряжением в голосе начал Максим и вдруг, помолчав, весело засмеялся. – Вот теперь мы оба с ней уже в годах, а я часто воспринимаю её такой, какой она была в детстве: в длинном платьишке, с косичками, которые торчат, как овечьи хвосты, босая от снега до снега и всегда с мальчишками. Недавно был такой случай: она пришла к нам, начала что-то говорить о серьёзном. Я слушал-слушал её и расхохотался. Марина даже опешила, спрашивает: «Что тебя так рассмешило?» А мне вдруг представилась она той, с косичками, и так это не вязалось с тем, что она говорила…

Сам знаешь, Андрюша, как любит она своё дело. Давно уже подготовила докторскую диссертацию, но защищать не спешит, выжидает, что-то её удерживает. Может быть, излишняя требовательность к себе. Недавно проводили её в экспедицию. Хорошо, что Настенька вместе с ней. Мариша не привыкла управлять людьми, да и экспедиция досталась ей нелёгкая…

Максим прервал свой рассказ и взглянул на Зотова. Тот сидел в той же позе, с окаменевшим лицом.

– Говори, пожалуйста, говори, – глухо сказал Зотов и, чтоб Максим не увидел его потемневших и увлажнившихся глаз, отвернулся.

Максим понял, что ошибся со своим поспешным выводом.

А в душе Зотова словно всколыхнулось что-то. Вспомнилась юность, студенческие годы в Сибири, как живая, вся в белом, с сияющими карими глазами предстала перед его мысленным взором Марина.

Марина… О ней можно было забыть на время, но вытеснить её образ из души навсегда Зотов не мог. Это чувство было подобно незаживающей ране: хочешь не хочешь, а она напоминает о себе. И пока к ней не прикасаешься, её можно терпеть, но стоит только чуть-чуть тронуть её, подымается такая боль, что хоть кричи на весь белый свет.

Максим на мгновение заколебался: «А надо ли бередить его душу? Не лучше ли скорее заговорить об Артёме?» Но Зотов почувствовал колебания Максима и нетерпеливо взглянул на него.