В конце концов работа была выполнена и американцы вернулись домой. Все, кроме юноши. Он решил остаться, помочь растить ребенка. Жил в доме ее семьи. Родители девушки презирали его, делали все, чтобы отравить ему жизнь. Он пытался стать для них своим. Отказался от своего имени, принял испанское.

— Перрейра, — сказала Глория.

— Да, наверное, — согласился Гектор. — Такой была фамилия его сына, я полагаю, ее он и взял. Отец Глории, бывший полицейский — сами понимаете, когда все уехали, полицейский стал никому не нужен, — иногда заглядывал сюда, чтобы поплакаться на свою жизнь, и надоел мне до жути. Я говорил ему, что это не мое дело. Участвовать в их семейных неурядицах я ничуть не желал.

Я и вообразить не мог, что юноше удастся выдержать больше недели, уж больно люто ненавидели его родители девушки. Но он продержался почти год.

— И ушел только после смерти ребенка, — сказала Глория.

Гектор взглянул на карточку:

— От туберкулеза. Я и забыл — вот почему полезно записывать такие сведения.

— Уехав отсюда, он возвратился в Соединенные Штаты? — спросила она.

— Полагаю, что да. Полагаю также, что он попытался уговорить девушку поехать с ним. Но отец ни за что не отпустил бы ее. И несколько дней спустя она повесилась — прямо в родном доме.

Он покачал головой:

— Такая была милая девушка.

— А знаете, меня ведь тоже Глорией зовут, — сказала Глория.

Гектор улыбнулся:

— Какое интересное совпадение.

— Если Teniente — брат девушки, он, должно быть, намного моложе ее.

— Когда она умерла, Тито был ребенком. Я удивился бы, сеньора, узнав, что у него сохранились о той истории хоть какие-то воспоминания.

— Что было с семьей потом?

— Она покинула Агуас-Вивас и перебралась в Мехико.

— Однако после Teniente вернулся.

— Больше тридцати пяти лет о нем ни слуху ни духу не было, пока он вдруг не приехал сюда со своей семьей и не объявил себя новым начальником полиции. Мне приятно было увидеть, что хоть кто-то вернулся. Я столько лет провел в одиночестве.

— Но почему вы-то все еще здесь?

— Гаспар нанял меня для присмотра за новым кладбищем. Так и получилось, что я остался. — Он помолчал, а затем прибавил: — На самом деле, об одной персоне я забыл. О Луисе. Он жил здесь еще до моего рождения и тоже отказался продать свой дом. Вот так мы здесь втроем и обитали — он, я и Нестор.

Гектор склонился к ней и заговорщицким тоном сообщил:

— Однако иметь рядом Луиса — это все равно что не иметь никого. Мы с ним не разговариваем. Застарелая семейная вражда.

Снаружи проехала по улице машина. Они повернулись на ее шум. Несколько мгновений погодя громко хлопнула дверь.

— Вы загрустили, сеньора, — сказал Гектор.

— Да, — сказала Глория.

— Это печальная история. — И он окинул взглядом шкафчики, словно прося их подтвердить его слова. — Но, может быть, если вы будете размышлять о ней долгое время, она перестанет печалить вас.

— Возможно, — согласилась Глория.

— А может быть, опечалит еще сильнее.

— И это возможно. Но я все-таки рада, что вы мне ее рассказали.

— Ваш интерес показался мне лестным. Да и случай поговорить с кем-нибудь здесь выпадает редко.

Она почти уж собралась вернуть ему карточку Глории Фахардо, но немного помедлила и спросила:

— Можно я несколько часов подержу эту карточку у себя? Она поможет мне при разговоре с Teniente.

Гектор кивнул.

— Я ее верну, — пообещала Глория.

— Знаю, — сказал он. — Потому и позволяю вам забрать ее.

Держа пистолет наготове, Глория шла по кинотеатру. Фахардо она обнаружила вдыхающим пар из большой чашки, которая стояла на его рабочем столе. Увидев Глорию, он вытаращил глаза.

— Дама, которая управляет мотелем, все еще бьется в истерике, — сообщил он.

— Будь моя воля, я б его там не оставила, — сказала Глория. — Но он оказался слишком тяжелым для переноски.

Фахардо кивнул.

— Я заметил на улице вашу машину.

— Вы не отдадите мне ваш пистолет?

— Перестаньте, сеньора. Мы можем поговорить и так.

Она остановилась в проходе, взяла Фахардо на прицел:

— Давайте, давайте.

Он поднял руки, встал:

— Можете снять его с моего ремня.

— Я не хочу прикасаться к вам, — сказала Глория. — Подойдите поближе.

Фахардо спустился в проход, встал на некотором расстоянии от нее.

— Повернитесь кругом, — велела она.

— Что вы собираетесь сделать? — спросил он. В голосе его звучал неподдельный испуг.

— Я сказала — повернитесь.

Он повернулся.

— Опустите пистолет на пол. Хорошо. Теперь перешагните через него, сделайте несколько шагов и лягте.

— Сеньора, тут пол уже двадцать лет не мыли.

— Ложитесь.

Фахардо, бормоча что-то, подчинился. Глория подняла с пола его пистолет, сунула в карман, отчего тот отвис, точно грыжа. Затем поднялась на сцену, выдвинула ящики стола Фахардо. Две пинты какого-то спиртного, этикетка отсутствует, стопка порножурналов, руководство по домашним столярным работам с девственно гладким корешком. Несколько патронов — их она побросала в зал, на сиденья.

— Это все-таки мой офис, — жалобно произнес Фахардо.

— Ничего, я куплю вам метлу. Тут неплохо бы прибраться. — Она спустилась к нему в проход, обшарила его карманы. — Не дергайтесь.

Он обиженно промолчал.

— Хорошо, — сказала Глория. — Можете встать и вернуться в ваше кресло.

Он так и сделал, продолжая, впрочем, держать руки над головой.

— По крайней мере, кофе я выпить могу?

— Разумеется, Teniente. Мы же с вами друзья.

— Вы не желаете?

— Нет, спасибо.

— А вот я без него все равно что неживой, — сказал Фахардо.

Он склонился над чашкой, низко, словно желая обварить паром лицо; сегодня он был бледнее обычного, да и прежняя бравада его покинула.

— Профессионально вы все это проделали, — заметил он.

— Либо так, либо перестрелку затевать.

— Перестрелку мы с вами затеять не можем, сеньора. У меня нет пистолета.

— Именно в этом основная идея и состояла.