Сюань Цзи усмехнулся.

— Да? И кого вы на этот раз пытаетесь заманить в ловушку? Даже если он никогда не показывал своего лица, этот безликий человек всегда был рядом с вами, он играл важную роль, но в ваших воспоминаниях он был едва ли важнее обычного телохранителя. Это лишний раз доказывает, что вы подавляли свою память и избегали думать о нем слишком много, иначе все эти декорации сразу бы рухнули. Ваше Величество, даже если я плохо разбираюсь в математике, у меня за плечами всё ещё есть девять лет обязательного образования. В этих воспоминаниях слились целых три точки зрения. Неужели вы думаете, что я не умею считать?

На самом деле, с точки зрения логики все было предельно просто. Если в «обратном течении» действительно была память Шэн Линъюаня, то все воспоминания должны были быть от лица самого Шэн Линъюаня.

Однако, в них были три разные точки зрения: Алоцзиня, Шэн Линъюаня и самая странная — Дань Ли.

Среди них воспоминания Дань Ли шли самыми последними. Они были тщательно замаскированы и содержали мало информации. В них была лишь малая часть всей истории, где шаманы спрятались в пещере, а марионетка подожгла алтарь. Той марионеткой манипулировал Дань Ли, поэтому вся картина на самом деле являлась отображением именно его памяти.

Субъективная память человека — это его собственная точка зрения. Разумеется, в ней не могло быть никаких изменений, и невозможно было «вспомнить» сцену, в которой он и вовсе не присутствовал. Более того, картины сменяли друг друга так плавно, будто это было кино или какой-нибудь сериал.

Следовательно, воспоминания в «обратном течении» никак не могли принадлежать только одному человеку.

Когда они попали в бездну «обратного течения», первая же сцена показала, как шаманы спасли раненого принца, и юный Алоцзинь впервые встретился с Шэн Линъюанем. Если вдуматься, то это действительно были воспоминания Алоцзиня. В то время Шэн Линъюань был серьёзно ранен, он всё ещё находился в шоке, когда глава клана принес его на гору. В таком состоянии он едва ли мог запомнить всю картину: горный склон и пробуждённые ото сна шаманы.

Первым важным персонажем, которого они встретили в воспоминаниях, также был Алоцзинь.

Шэн Линъюань, этот старый хрыч5, не мог не отреагировать, когда в «обратное течение» вмешался посторонний.

5 老鬼 (lǎoguǐ) — букв. демон; разговорное: «старый хрыч» (жена о своём муже).

Поэтому в начале, за пустячное прошлое цеплялся не этот бессердечный демон, а сам Алоцзинь.

Неудивительно, что, когда Сюань Цзи пытался его успокоить, этот дьявол оставался невозмутим!

Когда Шэн Линъюань попросил его «задавать вопросы», это на самом деле было не для него, а для Алоцзиня.

— Временные точки некоторых важных событий в этих воспоминаниях согласуются с историческими фактами, которые я изучал. Поэтому я считаю, что они правдивы. Но большинство из них принадлежат ему, — сказал Сюань Цзи.

— О? Откуда ты знаешь?

— Даже если ваши с Алоцзинем воспоминания связаны между собой, вас всегда окружали только люди со смазанными лицами, такие как министры гражданских или военных дел. Но все шаманы выглядели живыми, и их лица также были отчётливо видны. Их привычки и обычаи можно было рассмотреть во всех подробностях. Похоже, кому-то не терпелось рассказать мне правду о расцвете и падении своего клана. Это почти то же самое, что «излить душу». Ваше Величество, разве вы знаете, как пишутся слова «излить душу»?

— Неплохо, — ответил Шэн Линъюань, при этом даже не сдвинувшись с места. Он оставался непоколебим, словно гора.

— В дополнение к подавлению воспоминаний и опустошению своего разума, вы манипулировали чужими эмоциями, пытаясь заставить его появиться. — холодно продолжил Сюань Цзи. — Это был первый раз, когда я так много говорил. Когда вам обоим удалось сбежать из лап демонов в столь юном возрасте, я сказал, что это было слишком странно. Это и вдохновило вас надеть мне на голову горшок с помоями?

— Неправда. Я был небрежен, и ты оказался втянут в это заклинание. Здесь действительно немного тесновато, поэтому я просто воспользовался тем, что оказалось под рукой, — откровенно ответил Шэн Линъюань.

Сюань Цзи ошеломлённо промолчал.

Большое спасибо за вашу заботу!

— Ты знал, что уничтожение клана шаманов — самое трагическое воспоминание Алоцзиня. К этому времени он, скорее всего, сошёл бы с ума и намеренно присоединил бы сюда часть памяти Дань Ли.

— Это совсем нетрудно. Достаточно было лишь представить, что я — это он, — еле слышно сказал Шэн Линъюань. — Он сам меня научил.

— Да, ведь здесь есть только ты, я и Алоцзинь. Алоцзинь — мастер «обратного течения». Он определённо смог бы отличить свою точку зрения от твоей. Потому третья картина, появившаяся так внезапно, могла быть только частью моей памяти. Само собой, он принял меня за марионетку. Стоило ему это понять, как он немедленно должен был появиться и убить меня, как своего врага. Я был твоей приманкой, поплавком для рыбы и живым щитом! Какое жалованье мне положено, Ваше Величество, чтобы я мог играть столько ролей в одиночку? — горько усмехнувшись, сказал Сюань Цзи.

— Дань Ли всю свою жизнь носил маску и всё время махал хвостом6, — ответил Шэн Линъюань. — Я не заглядывал под нее до тех пор, пока не отправил его в тюрьму и не обезглавил. Его лицо было залито кровью, что даже черт было уже не различить. Я никогда не видел его настоящего облика. Спасибо, что одолжил свой.

6 藏头露尾 (cángtóulùwěi) спрятать голову, высунуть хвост (обр. в знач.: недоговаривать, умалчивать, ходить вокруг да около, хитрить).

Его слова звучали так мелодично, что брови Алоцзиня, между которыми ранее был вбит гвоздь, наконец, дрогнули.

— Дань Ли мёртв вот уже тысячи лет, — Шэн Линъюань поднял руку и мягко накрыл ладонью глаза Алоцзиня. — Ты и я — мы одинаковые. В этом мире люди и демоны неразделимы, и почти сто лет не было войн. Пламя Чиюань давно погасло, Алоцзинь…

В ответ на это Алоцзинь выплюнул несколько фраз на языке шаманов. Он говорил медленно, по одному слову за раз, так, что Сюань Цзи едва мог понять его. Это было то, что отпечаталось в его памяти перед самой смертью.

— Что он сказал?

Шэн Линъюань не ответил. Он вонзил последний гвоздь в лоб Алоцзиня и тот, наконец, замер. Жизнь в его сияющих глазах погасла, и они окончательно закрылись.

Шэн Линъюань поднял его израненное тело, подошёл к стоящему посреди озера гробу, и положил юношу внутрь. Затем он взмахнул рукавом, и начертанные на каменной плите письмена тёмного жертвоприношения, рассеялись.

Сюань