пассажиров-евреев, переселявшихся под эгидой международных еврейских организаций – ХИАС и Джойнта. Лерх спешно развелся с женой-немкой и женился на женщине, чья мать, жившая в Мельбурне, выступила ее поручителем. По еврейским законам, эта женщина была еврейкой по матери, но ее отец (он развелся с ее матерью, успел жениться заново, но его местопребывание было неизвестно) евреем не был. И Лерх, и его жена-блондинка попали под подозрение еще на борту корабля. Другие пассажиры усомнились в том, что она настоящая еврейка, а про ее мужа разлетелся слух, будто он – нацист-эсэсовец, работавший охранником в одном из германских концлагерей. Когда пароход достиг мельбурнского порта, на Лерха уже поступили доносы от других пассажиров и ему запретили высадку. При дальнейшем расследовании выяснилось, что он все-таки никогда не состоял в нацистской партии, но в прошлом служил во флоте и утаил это обстоятельство, когда заполнял анкету при подаче документов на иммиграцию. Лерх получил статус нежелательного иммигранта, ему устроили скандально знаменитое испытание диктантом (которое правительство Австралии с давних пор использовало для отсева нежелательных мигрантов). Диктант Лерх провалил (текст ему дали на румынском языке), и его, как и положено, депортировали. Жене его разрешили остаться в стране (ее еврейство не стали оспаривать), и через некоторое время ее завалили письмами поклонники, предлагавшие ей руку и сердце – как только она оформит развод с «этим ужасным человеком, комендантом концлагеря»[847].

Cлучай Лерха несколько раз обсуждался в парламенте, отчего Колуэлл впадал в глубочайшее замешательство, и не только потому, что вразрез с принятыми правилами в страну позволили въехать бывшему германскому комбатанту, но и потому, что это произошло в рамках крайне непопулярной политики, а именно, политики допуска в страну еврейских беженцев, имевших в Австралии поручителей. В 1947 году, во время визита в Париж, в ходе которого Колуэлл делал «рекогносцировку» (благодаря которой в итоге было заключено соглашение о массовом переселении), Колуэлл в горячих спорах с представителем Джойнта говорил, что из-за этого злополучного случая на него «напустились сразу несколько газет» и вынудили его установить квоту для иммигрантов-евреев, так чтобы на борту каждого корабля их было не более 25 % от общего числа пассажиров. Еще он заявил мистеру Розену, что еврейский народ подвел его, протащив в Австралию Бандмана и Лерха[848].

Дела Бандмана и Лерха лишь усилили уже возраставшее недовольство Колуэлла давлением еврейских организаций в вопросе приема иммигрантов-евреев. Как ни странно, в результате вместо того, чтобы ужесточить меры, направленные против возможного въезда в страну других бывших германских комбатантов, правительство стало с большей опаской относиться к въезду евреев-иммигрантов, имевших поручителей в Австралии. В своем последнем публичном заявлении о деле Лерха Колуэлл вновь напомнил о том, что австралийская политика не позволяет въезжать в страну лицам, ранее воевавшим на стороне врага, но в то же время подчеркнул, что это правило не высечено в камне. «Будет ли эта политика изменена, и если да, то когда, будет решено после ратификации мирных договоров с теми странами, с которыми мы воевали и до сих пор воюем», – сказал он в сентябре 1947 года. Но он полагал, что для любых перемен подобного рода потребуется некоторое время, поскольку большинство австралийцев, как и его самого, отнюдь не радовала перспектива приезда таких людей[849].

Но прошло всего несколько месяцев, и сомнения по этому поводу удалось развеять. Уже в начале 1948 года министерство иммиграции выпустило новые инструкции, касавшиеся данного вопроса: «Беженцев, насильно призванных в вермахт, теперь предписано впускать, но без обсуждения и огласки»[850]. Удивительно, но с этим смирилась даже Лига ветеранов. Ее председатель, юрист из Южной Австралии Эрик Миллхаус, был горячим антикоммунистом, и под его наблюдением организация провела чистку своих рядов от коммунистов. Миллхаус полностью поддержал новую иммиграционную программу правительства, несмотря на то, что ранее выступал за въезд мигрантов из Британии. Он обосновал это тем, что Британия не могла предоставить мигрантов, необходимых для обороны Австралии, и потому следовало обращаться к другим источникам. В октябре 1949 года в ходе визита в лагеря перемещенных лиц в Германии Миллхаус заявил, что приятно удивлен «высоким качеством человеческого материала», увиденного здесь и доступного для ввоза в Австралию[851].

А в июне 1949 года Колуэлл объявил об изменении политики.

До недавнего времени служба в вооруженных силах Германии, Австрии или Италии сама по себе являлась препятствием для въезда в нашу страну. В связи с пересмотром общей политики Совещательного совета стран Содружества по иммиграции, куда входят представители организаций бывших военнослужащих, я одобрил рекомендацию, из которой, по сути, следует, что служба в вооруженных силах бывшего врага не обязательно лишает человека прав на иммиграцию в будущем[852].

Колуэлл высказал предположение, что в любом случае «лишь малое количество» бывших комбатантов, сражавшихся на стороне врага, успело въехать в страну в качестве мигрантов с правом высадки (правда, он ни слова не сказал о бывших вражеских комбатантах, въехавших по программе массового переселения). Спустя несколько месяцев он вновь подчеркнул (совершенно верно), что за снятием запрета на въезд бывших комбатантов стоит именно Лига ветеранов[853].

Членство в нацистской партии оставалось препятствием для въезда в Австралию как для мигрантов с правом высадки, так и для ди-пи, приезжавших по программе массового переселения. Одно из условий въезда в Австралию в качестве мигранта с поручительством (с правом на высадку), оставшееся в силе, гласило, что «заявитель в прошлом не состоял в партии нацистов»[854]. Когда заходила речь об обеспокоенности некоторой части общества (в том числе среди его однопартийцев), Колуэлл демонстрировал полную невозмутимость, лишь замечая, что «жалобы на некоторых мигрантов из-за их склонности к нацизму или фашизму будут неизбежно поступать»[855]. По другому случаю он сказал: «Некоторых людей, преследующих этих несчастных прибалтов, как будто обуяло дьявольское остервенение. Среди них нет ни бывших охранников лагерей смерти, ни бывших охранников-нацистов, любые подобные утверждения – просто злобная ложь»[856].

Но обвинения не прекращались. В марте 1949 года, когда из Неаполя пришел пароход «Мозафари» с 900 ди-пи на борту, сотрудник IRO, сопровождавший мигрантов, предположил, что некоторые из них участвовали в войне на стороне германской армии, «но на русском фронте, и не против британцев и американцев». Прибыло на этом корабле и некоторое количество русских, хотя многие из них были записаны поляками, латышами, украинцами и югославами[857]. В одном из пассажиров, бывшем советском гражданине, позднее опознали крупного военного преступника, выдачи которого требовал СССР: это был латыш Карлис Озольс (Озолиньш),