Нужно отметить, что Мариньи никогда не занимался вопросами из сферы запиренейской политики. Двадцать девятого февраля 1312 г. арагонские посланники во Вьенне впервые сообщили своему господину о деятельности «некого рыцаря Ан Герра»,[1336] а в документах, отражавших переговоры по поводу Аранской долины, которые завершились в пользу Арагона в 1313 г., ни разу не упоминались имена ни Мариньи, ни других привычных участников встреч с фламандцами или понтификом.

Камергер стремился утвердить свое превосходство в руководстве фламандскими делами. Ведь в 1311 г. для него уже и речи быть не могло о том, чтобы оставаться скромным советчиком короля и смиренно выполнять его приказы. В Турне, как и в Понтуазе, в Аррасе и близ Лилля Мариньи, пользовавшийся полным королевским доверием, несомненно, являлся главой французской дипломатии, обладая как правом поступать на свое усмотрение, так и широчайшими, порой неограниченными полномочиями. Мариньи на деле, даже если это не было зафиксировано юридически, выступал от имени короля. Политический курс, который он проводил во Фландрии, был утвержден не Советом, а королем, но это одновременно был и политический курс Ангеррана де Мариньи, проводимый от имени короля и с его согласия.

Неудивительно, что у Мариньи, насколько мы можем судить по редким документам неофициального характера,[1337] были собственные взгляды, личные интересы, свой дипломатический и политический подход, которые он ловко сочетал с государственными интересами.

Характеризуя участие Ангеррана де Мариньи в политике Филиппа Красивого, необходимо прежде всего выделить именно то, что в любых обстоятельствах он оставался верен королю и был достоин. его доверия. Безусловно, он был лично заинтересован в исходе дела о тамплиерах в пользу госпитальеров, но, в любом случае нет никаких сомнений в том, что передача имущества упраздненного ордена госпитальерам была наиболее выгодна для королевской власти. Сомнения, которые по рассмотрении всего шестилетнего периода деятельности Мариньи в сфере фламандской политики могли возникнуть только лишь по поводу событий лета 1314 г., развеялись, когда мы убедились в том, что интересы короля в данном случае были полностью соблюдены и что условия заключенного в Маркетте договора были выгодны для французского государя. Именно в этой связи Фанк-Брентано написал: «Сомнений в безукоризненной верности Мариньи просто не могло возникнуть».[1338]

В отношениях с Эдуардом II и Маго д'Артуа Мариньи действительно был абсолютно независим от своих обязанностей по отношению к Филиппу Красивому, хотя его поступки и в данном случае никогда не шли вразрез с ними. Правитель иностранного государства и крупный феодал просили у него, опытного советника короля Франции, совета и помощи присутствием или действием.

Наконец, отметим, что Мариньи мало-помалу стал наравне со своими коллегами занимать руководящее положение во время дипломатических миссий. До начала 1313 г. мы стали свидетелями того, как Мариньи стал вытеснять Ногаре, Людовика д'Эвре и, в меньшей степени, Плезиана. После смерти хранителя печати в апреле и Плезиана в ноябре 1313 г. Мариньи противопоставил себя двум группам дипломатов, время от времени выступавших в качестве королевских посланников: принцам, над которыми он приобретал все более явное превосходство, что, должно быть, вызывало их сильнейшее недовольство, и его сотрудникам, таким, как аббат Сен-Медара из Суассона или Ален де Ламбаль, которые согласились подчиняться ему или терпели его владычество.

В заключение исследования дипломатической деятельности Ангеррана де Мариньи необходимо подвести некий итог. Что осталось в 1315 г. от плодов его стараний? Что стало с ними потом?

Некоторые политические чаяния Мариньи не оправдались: заключенное в Маркетте соглашение, очевидно, не разрешило фламандский вопрос, и многие основные проблемы в дальнейшем очень часто замалчивались; не состоялось избрание Николя де Фревиля. Но нужно ли напоминать о том, что вины Мариньи в этих неудачах нет? Отчасти их причиной является преждевременный уход советника от дел. Своим избранием Фревиль был бы обязан королю и Мариньи, и вполне естественно, что он не был избран из-за смерти одного и политического краха другого. Что же касается фламандской политики, Ангерран не предполагал, что скажет в Маркетте последнее слово по этому поводу. Он хотел выиграть время и, конечно же, вынашивал множество других планов в отношении Фландрии. Нельзя забывать о том, что мы даем свою оценку незавершенному творению.

Но, бесспорно, итог этот не столь уж неутешителен. Передачу имущества тамплиеров госпитальерам, которая в действительности была исключительно выгодна для короля, можно без преувеличения назвать блистательной сделкой. Старые проблемы с папством, разбирательства по которым теперь уже могли быть выгодны только некоторым нечистоплотным персонажам, скорее искусно замолчали, чем разрешили,[1339] что во многом оздоровило отношения короля с папой и позволило получить поддержку понтифика в делах с Империей, Фландрией и даже с французским епископатом.[1340]

Несмотря на сложности с выполнением условий Атиского договора, на недовольство и возмущение отдельных лиц, в течение десяти лет удавалось избежать войны. Это было результатом дипломатической деятельности Мариньи Жоффруа Парижский написал:

Которая, как мы уже сказали, основывалась не на малодушной наивности, а на солидной поддержке. Желание сохранить мир, конечно же, исходило из глубины души Ангеррана, но прежде всего необходимость этого подсказывал ему опыт финансовой и экономической деятельности. Если бы даже война не повергла в прах обе противоборствующие стороны, она бы очень дорого стоила и одним и другим; следовательно, гораздо предпочтительней было сохранить мир и тем самым поддержать экономическое процветание страны, а также получить возможность воспользоваться процветанием противника, завязав с ним торговые отношения: такого политического курса придерживался Мариньи по отношению к Фландрии и, главным образом, к фламандским городам. Наконец, именно благодаря ему к Франции на период более полувека были присоединены Лилль, Дуэ, Бетю и затем Орши.[1342]