– Злобное, злое чудовище! Монстр! Почему ты мучаешь меня? Ненормальное, извращенное создание!!!

Дэвид поднял руки, чтобы защитить свое лицо. Шагнув вперед, Хью попытался оттащить разъяренную женщину в сторону, однако, отбросив его руки, она завопила:

– Убирайся прочь! Ты такое же неестественное создание, как и он!!!

– Абигайль! – вскричал Хоббей. – Прекрати во имя Господне! Это всего лишь несчастный случай!

Он дрожал всем телом. Мы с Дириком обменялись взглядами, впервые оказавшись в одном и том же положении и не зная, нужно ли вмешиваться.

Хозяйка повернулась к нам. Мне нечасто приходилось видеть подобный гнев на лице человека.

– Ты глуп, Николас! – закричала женщина. – Он выпустил поводок из рук, выпустил, злобная тварь! С меня довольно… довольно с меня всех вас!!! Вам не придется больше винить меня!

Фальстоу торопливо подошел к Абигайль и взял ее за руку. Повернувшись, она отвесила ему увесистую пощечину:

– Эй, ты, убери от меня свои руки!!! Слуга! Негодяй!

Хоббей последовал за управителем и схватил ее за другую руку:

– Тихо, жена, ради бога, успокойся!

– Пустите! – Абигайль отчаянно сопротивлялась. Капюшон свалился с ее головы, и длинные, светлые с проседью пряди рассыпались по плечам. Дэвид привалился спиной к дереву и, прикрыв лицо руками, вдруг зарыдал, как дитя.

Мистрис Хоббей внезапно осела между Николасом и Фальстоу. Они выпустили ее. Обратив ко мне побагровевшее, залитое слезами лицо, хозяйка посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты глуп, адвокат! – выкрикнула она. – Не видишь того, что находится прямо перед твоими глазами!

Голос ее дрожал. Она посмотрела сперва на Фальстоу и своего мужа, а потом на Хью и рыдающего Дэвида.

– Да возложит на вас Бог всю мою скорбь и печаль! – вскричала она, после чего повернувшись к ним спиной, бросилась мимо меня и Дирика в дом. Лица слуг виднелись во всех окнах. Николас подошел к Дэвиду, и юноша внезапно потерял сознание прямо в его руках.

– Отец, – услышал я перед этим полный муки голос младшего Хоббея.

Хью бесстрастно взирал на борзых, длинные морды которых, обагренные кровью, склонялись над последним клочком окровавленной шкурки спаниеля.

Через час я сидел в комнате Барака.

– Это была всего лишь комнатная собачонка, – проговорил он. – Но ты уверен в том, что это не был несчастный случай?

– А ты не заметил улыбку на лице Дэвида, когда он выпустил поводок? Абигайль – его мать, однако он явно ненавидит ее, в то время как Хью относится к ней безразлично.

– Но борзой Хью тоже набросился на спаниеля?

– Мне кажется, он выронил поводок от неожиданности. Абигайль любила эту собачку, и сын просто не мог обойтись с ней еще хуже. Но что имела в виду Абигайль, называя меня глупцом… чего я не вижу из того, что находится перед моими глазами? Чего же, скажи на милость?

Джек задумался:

– Чего-нибудь, связанного с Фальстоу? Это такой надменный тип… можно подумать, что поместье принадлежит ему!

– Что бы то ни было, не думаю, чтобы Дирику был известен этот секрет. Когда Абигайль выпалила эти слова, он казался полностью ошеломленным. Так что же, во имя Господне, творится в этом доме? – Я впился пальцами в собственные волосы, словно пытаясь вытащить ими ответ из своего усталого мозга, после чего со стоном встал. – Пора идти к обеду. Бог весть, во что он превратится!

– Как же я рад тому, что завтра мы уедем отсюда! – поддержал меня Барак. – Рад даже поездке в Портсмут!

Оставив его в одиночестве, я вернулся в дом. Солнце уже опустилось краем за высокие новые трубы приорства. Слуга под надзором Фальстоу вытирал траву тряпкой, удаляя с нее следы крови Ламкина, чтобы его хозяйка не увидела ее. Дворецкий шагнул ко мне:

– Мастер Шардлейк, я уже намеревался отправиться искать вас. Мастер Хоббей просил спросить, не угодно ли вам поговорить с ним в его кабинете.

Печальный и бледный хозяин сидел в кресле за столом. Он перевернул песочные часы и смотрел на вытекавшую из верхней части струйку песка. Хмурый Дирик сидел напротив него. Я догадался, что оба успели посовещаться. Каков бы ни был исход разговора, моего оппонента он не обрадовал. В первый раз я заметил на его лице тревогу.

– Прошу вас сесть, мастер Шардлейк, – предложил мне Хоббей. – Я должен кое-что сообщить вам.

Я сел, и он негромко произнес:

– Дело в том, что после смерти бедной Эммы моя жена много лет пребывает не совсем в себе. Она страдает от необъяснимых страхов и фантазий. Прошу вас оставить без внимания недавний инцидент. Признаюсь, что я скрывал от вас, насколько… насколько несдержанной она может стать. – Бледное лицо его порозовело. – Мастер Дирик также не знал о ее болезненном состоянии.

Я посмотрел на коллегу. Хмурый взгляд его был обращен к полу. Николас же продолжил:

– Абигайль любит мальчиков. Но иногда она ведет себя очень странно – поэтому Хью держится в стороне от нее. Да и Дэвид тоже. Сегодня днем… я и в самом деле подозреваю, что она взаправду решила, что Дэвид преднамеренно спустил Аякса на Ламкина.

Я внимательно смотрел на него. Неужели Николас не заметил улыбки на лице своего сына? Затем я повернулся к Винсенту. Тот отвернулся, и я подумал: «Ты точно видел ее!»

– А что, по вашему мнению, имела в виду ваша жена, назвав меня глупцом, потому что я не вижу того, что находится перед моими глазами? – спросил я Хоббея.

– Не знаю. На нее иногда накатывают такие фантазии… – распрямившись, он широко развел узкие белые ладони. – Прошу вас только поверить в то, что до сего дня она ни разу даже не прикоснулась в гневе к Хью или к моему сыну.

Пожалуй, это действительно так, подумал я, если судить по потрясению Дэвида, когда мать набросилась на него с кулаками. Хотя, учитывая всю тяжесть его проступка, подобной реакции трудно было удивиться.

– Она назвала Хью и Дэвида неестественными созданиями. Что могла она иметь в виду? – задал я новый вопрос.

– Я этого не знаю. – Хоббей отвернулся, и я подумал, что теперь он точно лжет. Потом хозяин дома снова повернулся ко мне с прежним, полным печали выражением на лице. – Именно из-за Абигайль мы так редко общаемся с соседями. Она не хочет их видеть. – Он прикусил губу. – Но мы все-таки продолжим приготовления к охоте.

– Мне очень жаль, сэр, что она настолько несчастна. Утрата собачки еще больше расстроит ее, – сказал я.

– O, да, – с горечью в голосе согласился мастер Николас. – Ламкин сделался средоточием ее жизни. – Он неловко, с трудом поднялся на ноги. – Впрочем, обед готов. Мы должны поесть, сохраняя достоинство перед лицом слуг. Абигайль не разделит наше общество, она удалилась в собственную комнату.