— Значит, сразимся на мечах? — спросил Скордж без особого интереса. — Очень хорошо. Если ты настаиваешь.

Он шагнул навстречу Эсме, мягко ступая жидкими ногами по нежно-розовому полу. Эсме отпрыгнула назад, приняла оборонительную стойку. Она внимательно следила за демоном и ждала. Шурша шелковыми одеяниями, Гукуматы выстроились в два ряда по обе стороны от соперников.

— Готова? — спросил Скордж.

Эсме промолчала.

— Тогда начнем.

В следующий миг пространство, разделявшее их, заполнилось головокружительным мельканием клинков.

Постороннему было невозможно определить, где заканчивалась одна атака и начиналась другая. Один за другим все гладиаторы, запертые внутри магических пузырей, перестали пытаться вырваться на волю и стали наблюдать за страшной битвой, идущей внизу. Весь ад, казалось, смолк. Слышался только яростный свист и звон клинков.

Эсме сражалась, повинуясь инстинкту, полученному за годы тренировок. Если бы она стала медлить и обдумывать каждое свое движение, она бы сразу проиграла. Пока бой шел по правилам, навязываемым ей противником, и Эсме могла только обороняться. При каждом повороте, каждом блоке, каждом парировании по ее рукам пробегали едва заметные волны слабости. Каждый смелый бросок, каждое движение влево, вправо, вверх, вниз, назад — а порой Скордж подходил так близко, что она ощущала на лице движение рассекаемого его клинком воздуха, — все это странным образом действовало на Эсме. Она с каждым разом двигалась все медленнее, чувствовала себя все более усталой.

«Это неизбежно, — в отчаянии думала Эсме. — Я проиграю».

Дело было не в пессимизме. Скордж легко выдерживал состязание с ней, а ей для драки с ним приходилось задействовать всю скорость, всю силу. Ее соперник без труда парировал и отражал все ее атаки. А к тому моменту, когда бешеное мелькание клинков замедлилось, когда взгляд постороннего наблюдателя уже мог различать, где один меч, а где другой, Эсме стало казаться, будто Скордж тоже стал двигаться медленнее.

— Послушай, — сказал он, парировав очередной выпад Эсме и сделав такой ловкий финт, что голубиный меч чуть было не выпал из пальцев девушки, — неужели это лучшее, на что ты способна?

С этими словами он полоснул мечом по ногам Эсме и перерубил бы их, если бы она не успела подпрыгнуть.

В ответ Эсме крутанулась в прыжке, наклонилась вперед и, опустив руки, замахнулась для удара, благодаря которому могла рассечь Скорджа пополам до пояса.

Лезвие действительно рассекло демона в том месте, где у человека находилась бы талия. Но черное жидкое тело просто мгновенно сомкнулось. Эсме даже не заметила следующего движения демона, а он за все ее старания отплатил резким ударом рукоятью меча по лицу. Эсме ошеломленно замотала головой.

И тут Скордж ударил снова. Он пронзил своим клинком плечо Эсме.

Пальцы девушки разжались, голубиный меч выпал.

Даже не утруждая себя, чтобы выдернуть из ее тела свой клинок, Скордж шагнул к Эсме. Она попятилась назад, дрожа от боли. Скордж наступил черной, как тушь, ногой на последний подарок Реймонда и без труда сломал клинок у самой гарды, сделанной в форме бабочки. Потом остановился и посмотрел на Эсме.

— Извини, если это оскорбляет тебя, — сказал он, — но я должен честно признаться: мне стало скучно.

Лезвие его клинка подернулось рябью, сталь исчезла под покровом лакированной черноты, а сам клинок, все еще торчавший в ране на плече Эсме, вдруг изменил очертания. Безжалостно вращая черный клинок, который стал намного шире, внутри раны на плече девушки, демон начал поднимать его вверх вместе с ней. Эсме встала на цыпочки. Она прикусила губу, чтобы не расплакаться от боли, но слезы все равно побежали по ее щекам.

— Ведь ты способна на большее, — сказал Скордж, притянув ее ближе к себе. — Верно?

С негромким чавканьем лезвие, сотканное из тьмы, покинуло тело Эсме, а сама она рухнула на пол, будто мешок с картошкой, рядом со своим сломанным мечом.

— Мы давно миновали тот момент, где физическая сила может что-то решить, или тебе так не кажется? — спросил Скордж. — Пинки. Кулачный бой. Применение холодного оружия. Это все так убого. Ну же, — добавил он, наклонившись к Эсме, — почему бы тебе не показать мне, на что ты способна на самом деле?

Но тут…

Чарли окружало безмолвие. На фоне непроницаемой тишины он слышал только негромкое биение крови в висках. Сидя на троне, он посмотрел на свои руки, на продолжавшие пульсировать и шевелиться линии черной татуировки. Затем он обвел взглядом свое царство.

Он увидел длинные ряды клонов Гукумата. За ними — бесчисленные легионы разнообразных демонов. Своих подданных, обожающих его, приветствующих его радостными криками. Потом зрелище изменилось: на секунду ад словно бы расширился, раздулся, и Чарли смог видеть намного дальше.

Тьма охватила его, будто волна ледяной воды, засверкали крошечные огоньки, и Чарли вдруг понял, что это звезды. Планеты и галактики проносились мимо, будто красивые медузы, мерцая на фоне иссиня-черного пространства. Казалось, они так близко, протяни руку — и дотронешься. Черные дыры открывались перед Чарли, будто цветы. Солнца и целые солнечные системы рождались, а потом сжимались, мигали и гасли у него на глазах.

Звуки изменились. Стук крови в висках утих, смешался с шумом толпы и каким-то странным, мрачным, плотным и глубоким звуком. Этот звук окружал Чарли со всех сторон, пульсировал и баюкал его, становился все громче и громче.

Бум!

Бум!

Бум!

БУМ!

Звук был неотвратим, жуток, непередаваем. Казалось, каждое существо во Вселенной било в барабан и одновременно кричало на Чарли. Шум настигал его повсюду, и чем больше он раздражался, тем более раздражающим становился звук.

И вдруг Чарли захотелось хоть что-то с этим сделать.

Для него наступил самый торжественный момент в жизни, и что же происходит? Откуда-то взялся этот дурацкий шум и так мешает ему.

Только шум и помехи — ничего больше.

Так бывало всегда: стоило только его жизни пойти на лад, как всегда из-за чего-то все портилось. Прежде всего на ум приходили Эсме и Джек. Ведь могли бы не лезть к нему, не мешать, могли бы хоть немного доверять ему — но нет! Конечно, им обязательно надо было вмешаться!

И его отец, вместо того чтобы все так испортить, мог бы…

Окруженный светом и жизнью, сидящий на троне посреди Вселенной, Чарли вдруг часто заморгал.

«Отец», — подумал он.

Он вспомнил о том, какое лицо было у матери в то утро за завтраком, когда отец объявил им о своем уходе.

Он вспомнил, как отец сидел один в китайском ресторане, о том, как сказал ему: «Я тебя никогда не прощу. Никогда».