он свечку, поставил около портрета, а потом достал из кармана фляжечку небольшую, налил из нее в рюмку, что на могилке была, и говорит: мол, со свиданьицем, дорогая моя. И выпил из фляжечки глоток. Я, говорит, столько горя тебе принес, а когда хотел все поправить, ты мне такое горе принесла, что ничем его не измеришь и не поправишь. Он там, и правда, долго стоял. Все что-то рассказывал ей про себя, про их дом, еще там что-то. А потом кольцо снял с пальца и рядом с рюмкой положил – это, говорит, тебе на память обо мне, я, мол, никогда уже больше не приеду к тебе, не увижу, но помнить буду всегда. Наклонился и фотку в губы целует. А потом повернулся резко и ушел, после слышу: машина отъехала. Я хотела заглянуть, что он за кольцо ей там оставил, да страшновато мне как-то стало, не по себе. Перекрестилась, да бежать оттуда, что есть сил.

– Это, наверно, тот самый мужик, бизнесмен, за которого она все собиралась, да никак выйти не смогла. Вот ведь как сложилось-то, – обсуждали, шептались, кости перемывали почти до самых сумерек…

«Дорогой мой сыночек Андрюшенька! Я не собиралась тревожить тебя письмами и просьбами – знала, как глубока еще твоя рана; после всего содеянного мною ты, наверное, вычеркнул меня из своей жизни, но ты для меня навсегда останешься самым дорогим человеком на свете.

Ты уже знаешь, какой приговор вынес мне суд, мы вряд ли когда увидимся еще с тобой, так что это письмо будет для тебя и моим завещанием.

Береги себя и Вареньку – у нее, кроме тебя, никого не осталось. Если возникнут проблемы с жильем (вдруг Терехины все же захотят истребовать доли детей), продавай все и уезжай в мою квартиру. Там тебе будет легче. Может быть, и с Наташей у вас все наладится, все-таки детки у вас.

Дом у тебя справный, хороший – жаль, если продавать придется, ремонта еще вон долго делать не надо. Я только хочу тебе подсказать: приступочку в бане отремонтируй – ту, что сразу у порога. Я об нее чуть ногу не сломала тогда, вдруг Варенька запнется, расшибется еще.

Живи хорошо, сынок мой, людям зла не желай и подлостей не делай. Цени то, что имеешь, и не стремись к большему. Благословляю тебя. Люблю бесконечно. Твоя мама».

Он получил это письмо сегодня, оно было прислано адвокатом вместе со справкой о смерти. Валентина Тихоновна скончалась от сердечного приступа в лагерной больнице – судя по дате, уже неделя прошла. Андрей шел к дому в полной прострации, он не знал, как теперь жить дальше. Мама, его мама, самая замечательная женщина на земле, сначала обрекла его на страдания, а теперь и вовсе покинула, оставив его совсем одного на этом свете. Надо будет посоветоваться с адвокатом, как перевезти тело в Междугорск. Он не допустит, чтобы его мама покоилась на лагерном кладбище под крестом с инвентарным номером. Ни за что! Она будет лежать рядом с отцом, он будет навещать их, разговаривать с ними, просить совета. Он давно простил ее. Он давно простил Марину. Он простил всех. Теперь они, наконец, помирятся, теперь им уже нечего делить – ни маме, ни жене…

В квартире царил полумрак, на полу горели свечи, и пахло знакомыми терпкими духами. Christian Lakroix «Rouge» – этот аромат не спутать ни с чем: тонкое облако пачули и едва заметный намек на мускус…

– Марина? – он остановился у порога.

– Нет, это я, – к нему вышла Ирина – высокая, статная, с подкрашенными глазами и губами. Длинный шелковый халат облегал пышные формы и подчеркивал намек на талию – формы молодой девушки были пышноваты для ее возраста. Она унаследовала от матери и склонность к полноте, и ее уверенность в том, что мир должен в благоговении лежать у ее ног.

– Что это значит? Что происходит? – Андрей впал в ступор – он не понимал, он начал паниковать. Ирина все больше и больше походила на Марину, он чувствовал, что его тянет к ней – против его воли, но неудержимо. – Прекрати этот балаган. Зачем тебе все это? Мне не нужны неприятности, ты же малолетка!

– Перестань, месяц назад мне исполнилось восемнадцать, теперь никто не сможет мне запретить любить тебя, – она подошла к нему и обняла его за шею. Ее блестящие губы призывно шептали: – Я люблю тебя, с тринадцати лет люблю, я все видела, знала, что мама изменяет тебе, знала, что она не любит тебя. Я так терзалась все это время, так хотела сделать тебя счастливым. Не отводи взгляд. Посмотри на меня. Я такая же, как она – красивая, но я еще и люблю тебя. Я люблю Вареньку, она не будет одинока. Ты не будешь одинок. Я не буду одинока. Не говори ничего, просто поцелуй меня.

Он сначала пытался сопротивляться, но ее губы умоляли о поцелуе, ее тело манило его, ее волосы и кожа сияли в пламени свечей. Он прижал к себе податливое тело. Их губы встретились. Минута, а потом она слегка отстранилась от него и прошептала:

– Я хочу шикарную свадьбу, – увидев его подавленный взгляд, она усмехнулась, – да, свадьбу, и никто нам не сможет ни запретить, ни помешать. И мне плевать на сплетни. Мы сможем себе позволить все.

– Ты о чем сейчас?

– Представляешь, пошла сегодня в баню, споткнулась о порожек, да так неудачно, что доска отлетела. Гляжу, а под ней пакет. Я сперва испугалась, а потом подняла его и заглянула внутрь. Это просто чудо! Волшебное Мироздание на нашей стороне, любимый! В пакете лежал конверт, а в конверте – деньги. Сто тысяч! – она снова прильнула к нему. – У нас с тобой будет хорошая жизнь, такая замечательная, что все обзавидуются. У нас все будет в шоколаде…