Нити черноты несли прохладу, иглы расплавленного, красно-белого хаоса прожигали насквозь. Обжигающий белый шнур петлей захлестнулся вокруг моих чувств, увлекая в неведомые глубины.

Я понял, что могу оказаться пойманным в ловушку, подобную той, в какую заманил Джастин чародеев Фрвена. Однако попытка вырваться привела лишь к появлению еще одной петли белого пламени. Запоздало припоминая предостережения и уроки Джастина, я отчаянно бился в обжигающих сетях, стремясь не допустить пленения моей души.

– Я существую! Я, это я! Я… я… я!..

Передо мной возникла человеческая фигура в зеленом мундире, с коротким кавалерийским клинком в руке; лицо скрывали тени. Понимание того, что это лишь образ, не делало его менее реальным. Потом меня прожег взгляд живых, одушевленных глаз.

– Я умер за тебя, а смерть есть хаос. Ты великий Мастер Гармонии, но, последовав за тобой и отдав свою жизнь за твою, я оказался ввергнутым в этот хаос. И никогда больше мне не увидеть Баррабру!

Тело мое и чувства были разделены, что, однако, не помешало мне содрогнуться. Возможно, лишь в воображении. При попытке воспринять фигуру в магических токах гармонии я увидел за ней лишь бесчисленные крохотные сгустки энергии, однако образ не исчез, и голос продолжал звучать.

– Возьми! – протянутый клинок преобразовался в посох, с виду мой, но напоенный смертоносной, разрушительной белизной. – Возьми то, что принадлежит тебе, великий Мастер Хаоса!

Мастер хаоса? Ну уж нет! Я попытался оттолкнуть посох.

Шерван – конечно же, то был Шерван – швырнул посох, и в грудь ударила тупая боль.

– …он твой, великий маг… великий Мастер Хаоса…

Образ солдата растаял, но на его месте появилась темноволосая женщина в белом, нежную шею которой опоясывала зияющая рана с опаленными, обугленными краями.

– …о, Леррис, ты любил меня, любил мое тело, и ты убил меня… я пострадала… я погибла из-за твоей любви… и отдала жизнь, но ты отбросил мою любовь прочь…

– Нет! Неправда! Я никогда не любил тебя!

– …любил и ненавидел ее… но исказил, искривил собственное чувство… и убил меня.

– Ты сама убила себя! И забрала то, что никогда тебе не принадлежало!

Белая фигура протянула ко мне руки. Я закрылся щитом, но внезапно вытянувшиеся до невероятной длины пальцы прожгли щит и вцепились в мою левую руку. Вонзившиеся ногти вспыхнули огнем, и в ноздри ударил жуткий запах горелой плоти.

– …любил ее… твоя любовь убила меня… и убьет ее…

Я оттолкнул образ Сефии, на смену ей из бездонных глубин выплыла всадница в зеленой коже, со светлыми волосами и зигзагообразным шрамом на щеке. Направив на меня коня, она уставила свой короткий меч мне в грудь.

– …великий маг, великий воин… величайший во всем Кандаре…

Но я не воин. Вовсе не воин! А насчет великого мага…

– …величайший… ибо кто иной дерзнул бы дотянуться до сокровенных глубин и избегнуть огненных стрел хаоса? Кто… и попробуй сказать мне, что я отдала жизнь за слабака. Скажи, разве я умерла напрасно?

Несмотря на напряжение, страх и боль, этот вопрос пронял меня сильнее всего: к глазам подступили слезы. Неужели Фрейда и вправду умерла зря? Неужто Джастин был прав? Не желая, отказываясь признавать это, я оттолкнул ее, и она исчезла, успев перед этим ударить меня клинком по правой руке.

Удар пришелся плашмя, но все равно было очень больно.

– …приди… великий сеятель разрушения… приди к нам…

Из клубящегося переплетения хаоса и гармонии проступила улыбающаяся белая фигура, вся, от улыбки до подошв белых сапог, являвшая собой искрящийся прах. А позади уже восставали орды мертвецов, солдаты в малиновых и зеленых мундирах, маги в белом.

– …наш… будь с нами… приди к нам…

Я тупо смотрел на образ чародея, пытаясь уразуметь, почему каждое отторгнутое мною видение порождает новое, несущее с собой еще больше боли.

– …к нам, великий маг… будь с нами… ибо, думая, будто обманул нас, ты обманул себя… верующий в гармонию, верующий в обман… обман…

Огненная стрела пронзила мою грудь. Запахло опаленными волосами – моими волосами.

– …к нам… тебе не уйти… ты герой, а герои не убегают… они спасают кого-то от гибели, до тех пор пока не гибнут сами… твой героизм прикончит тебя, великий маг, иди к нам…

«Не убежать! – звучали в моем сознании роковые слова. – Не спастись! Герои не бегут!»

Но я не герой! Не герой!

По недрам прокатился монотонный грохот.

Я отпустил бесполезные щиты.

Потоки гармонии и хаоса устремились сквозь меня, сквозь самую мою суть, и я ощутил, что они нераздельны, как две стороны одной монеты, что этот поток един, а бороться с гармонией или хаосом, равно как пестовать хаос или гармонию, такое же безумие, как пытаться расплачиваться монетой, имеющей лишь одну сторону. А еще я понял, что зло, взращенное Отшельничьим, столкнется с равным ему злом. И, поняв, содрогнулся.

Вместе со мной содрогнулась земля.

Жгучий поток хаоса и гармонии по-прежнему струился сквозь мое естество, но и то и другое теперь являлось моим. Да и как могло быть иначе?

Наконец, по прошествии неизвестно какого времени, я осознал себя лежащим в постели и зажег лампу. Глаза мои расширились, ибо и простыня, и стеганое одеяло оказались во многих местах прожженными насквозь.

Шатаясь, я подошел к зеркалу и увидел, что лицо мое покрыто ожогами и волдырями. Голова раскалывалась, глаза кололи раскаленные иглы. Мне хотелось покачать головой, но этому мешал страх: казалось, что при попытке сделать это она просто отвалится.

Кое-как добравшись до кухни и засветив лампу, я накачал воды и омыл рубцы, ожоги и ссадины. На левом запястье обнаружилось пять отметин от ожогов, на правой руке и на груди по огромному синяку.

Собрав остаток сил, я попытался воздействовать на раны и ожоги гармонией, одновременно омывая их прохладной водой.

– Мастер Леррис…

Я обернулся на голос, даже не сознавая, что обнажен.

Рисса охнула и, обмякнув, осела на пол. Она наверняка видела обнаженных мужчин, и испугала ее явно не моя нагота. Неужто я выгляжу так ужасно, что от одного моего вида уравновешенная, спокойная женщина может лишиться чувств?

Впрочем, все эти рубцы и ожоги и впрямь могли нагнать страху. А ведь я заработал их, не вставая с постели и потянувшись в глубины лишь чувствами!

Неудивительно, что маги, в большинстве своем, долго не живут.

Натянув старую рубашку, достаточно просторную, чтобы не натирать воспаленную кожу, я брызнул водой на лицо Риссы.

Она пришла в чувство и села, силясь унять дрожь.