— Вы знаете, кто стрелял в вас.

— Какой-то мальчишка.

Весь остальной путь мы ехали молча.

Фиона, Гарри, Мэкки и Гарет сидели в гостиной. Я настолько привык к тому, что Перкин всегда был вместе с ними, что его отсутствие вызвало во мне нечто вроде шока. Мэкки была бледна, но, сознавая себя хозяйкой, приветствовала меня сестринским поцелуем.

— Привет, — сдержанно поздоровался Гарет.

— И тебе привет.

— Сегодня я отпросился с занятий в школе.

— Отлично.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Гарри.

Подошедшая Фиона осторожно положила мне на плечи руки, обдав тонким ароматом духов.

Гарри сообщил, что его тетка Эрика желает мне всего наилучшего. Произнося эту фразу, он иронично улыбался.

Я поинтересовался состоянием его ноги.

Обычная светская беседа.

Мэкки принесла всем чаю. Традиционный для англичан способ избежать нежелательной темы. Я вспомнил, как Гарри плескал коньяк в кофе, после того как мы свалились на джипе в канаву. Сейчас я бы не отказался от такого напитка. Вчера был ровно месяц, как я приехал сюда.

Месяц в Шеллертоне…

— Удалось ли выяснить, кто в вас стрелял? — спросил Гарри.

В его вопросе, в отличие от вопросов Тремьена, не было никакого подтекста. Я дал ему привычный ответ.

— Дун считает, что это сделал какой-то мальчишка. Робин Гуд, ковбои, индейцы… Нечто вроде этого. Узнать это невозможно.

— Ужасно, — Мэкки вздрогнула от воспоминания.

Я взглянул на нее с благодарностью, а Тремьен, похлопав меня по плечу, заявил, что я останусь у них, чтобы продолжить работу над книгой.

Все были довольны. Я как бы стал членом их семьи. Но про себя-то я знал, что где-нибудь весной, досмотрев до конца эту пьесу, вернусь в привычную мне тень, к одиночеству и моему роману. Мне требовалась встряска, и я ее получил, причем такую, что не забуду до конца жизни.

Допив чай, я вышел из гостиной, пересек огромный центральный холл и направился в дальний конец дома, где была мастерская Перкина.

В ноздри ударил терпкий аромат древесины. Инструмент был, как всегда, аккуратно разложен. На холодной плите стояла баночка с клеем. В комнате, где оборвалась жизнь человека, все было вымыто и вычищено, на полированном полу — ни пятнышка.

Я не испытывал к нему никакой ненависти, Я даже сожалел о том, что погиб такой талант. Я размышлял о причинах и следствиях. Что сделано, то сделано, говаривал Тремьен, но тем не менее трудно было избавиться от ощущения какой-то потери.

Экземпляр «Дикой местности» лежал на верстаке. Машинально я взял его и начал листать.

Капканы. Луки и стрелы. Все это мне уже до боли знакомо.

Перевернув несколько страниц, я неожиданно наткнулся на схему точек, которые необходимо прижать при сильном артериальном кровотечении. Я тупо уставился на аккуратно выполненный рисунок: точки на предплечьях, запястьях… и ногах.

Боже милостивый, оказывается, и это он узнал от меня.