Но тут он уловил запах. Утренний запах; он знал, что это такое – горячий кофе.

Он повернулся к тумбочке – и остолбенел.

Там, рядом с часами, исходила паром чашка с кофе, белая чашка из «Макдоналдса» с надписью «С добрым утром». Когда-то они со Сьюзен купили полдюжины таких.

Он поднялся и вышел из комнаты.

Во вращающемся баре полицейские легко смогли бы его найти, поэтому он спустился в лифте, вышел через главный вход «Сёркус-сёркус» и пересек просторную автостоянку, над которой гигантская белая обезьяна размахивала руками, словно направляя транспортный поток, стремящийся на юг по залитому солнцем Лас-Вегас-бульвару. Там он остановил такси и попросил отвезти его во «Фламинго».

Выйдя, он медленно побрел по многолюдному тротуару, поднялся по ступенькам, вошел в обрамленные бронзой двери казино и во внезапно сгустившемся застеленном ковровой дорожкой полумраке пробрался между игровыми автоматами и столами для блек-джека к бару в глубине.

– Порцию «Вайлд тёрки», – сказал он, когда официантка наконец-то подошла к его угловому столику, – и «будвайзер». Ах да, и не могли бы вы принести телефон на этот столик. Я жду звонка.

В этот ранний утренний час бар оказался почти пуст. Он был освещен довольно ярко, так что зал казино за открытым арочным проемом казался совсем темным, и оттуда доносилось бессмысленное звяканье, да изредка мелькали вспышки света.

– Конечно, дорогой, я могу принести тебе телефон, но лучше бы тебе самому позвонить, куда надо. У нас множество линий, а шансов на то, что тебе могут сюда дозвониться, очень мало.

Крейн лишь кивнул и махнул рукой.

Он откинулся на спинку стула и обвел тревожным взглядом висевшие на стенах картины в рамках. «Владения моего отца, – подумал он. – Интересно, бывает ли он здесь и сейчас, и есть ли у него тайничок, куда он прячет то, что может ему повредить. Если да, то он может оказаться где угодно. Он не может находиться там же, в дыре под штукатуркой под ступеньками парадного входа; те ступеньки давно снесли, вместе с башней «Шампанское», розарием Сигела и газоном перед фасадом. Может быть, он до сих пор возвращается сюда… может быть, он будет иногда бывать здесь и в моем теле, когда заполучит его».

Крейн подумал об отце, который возил его, маленьким, на рыбалку на озеро Мид и разъяснял закономерности приливов в картах; потом он покалечил Крейна и навсегда исчез из его жизни.

Появились стаканчик с виски, пиво и телефон и, расплатившись с официанткой, Крейн некоторое время сидел и смотрел на три предмета, стоявшие на темной столешнице.

«Хватит рассуждений об отстреливающейся мишени, – думал он, – и о ставке ва-банк. Я выхожу из укрытия с пустыми руками; буду сбрасывать карты после каждого уравнивания, кроме последнего ужасного повышения».

Как Оззи сказал?

Ее взорвали.

«Наверно, – рассуждал Крейн, – я не почувствовал ее смерть через нашу исконную психическую связь, потому что она сама не успела ее почувствовать. Мгновенное уничтожение – что тут почувствуешь?»

Он поднял стаканчик и посмотрел на янтарный виски. «Я ведь могу вовсе не делать этого, – думал он. – Могу поставить этот стакан, взять такси и поехать в полицейский участок. Уравнять повышение и жить себе.

Чего ради?

Я не разделил ее боль, потому что ее не было. Но, возможно, я разделю ее смерть».

Он выпил виски одним длинным глотком, ощутив, как зелье богатым сочным огнем согрело его горло и желудок. Потом он залпом выпил половину ледяного «будвайзера», откинулся на полотняном стуле, редко моргая, уставился пустым взглядом в пространство и принялся ждать.

Телефон перед ним зазвонил, и он поднес трубку к уху.

– Привет, Сьюзен, – сказал он. Потом глубоко вдохнул, безразлично оглядел бар, пытаясь заметить что-нибудь, что помогло бы оттянуть разговор, не нашел и выдохнул.

– Ты можешь простить меня?

А в вестибюле, казино и ресторанах «Ривьеры» сквозь гомон посетителей и непрерывное бряканье фишек бестелесный голос трансляции произнес: «Вызывается Оливер Крейн. Вызывается Оливер Крейн». Несколько раз он повторил эти слова, а потом сдался и перешел к другим объявлениям.

Оззи не бывал в Лас-Вегасе двадцать лет, но этот тип баров, расположенных в отдалении от Стрип, был ему хорошо знаком еще с тех пор. В начале вечера туда собирались крепыши-строители, выпить по кружке-другой пива после смены. Сейчас же тамошняя публика состояла из рабочих сцены и прочих работников театров, которым, по большей части, наливали холодное белое вино. После полуночи сюда начнут подтягиваться проститутки, чтобы выпить то, что каждой больше по вкусу.

Для Оззи это был глаз урагана, период затишья между первой схваткой и теми, что еще предстояли.

Оззи распечатал пачку «Честерфилда», купленную в стоявшем в углу сигаретном автомате, и вытряхнул сигарету. Он бросил курить еще в 1966 году, но так и не забыл окончательно, насколько глубоким оказывалось порой чувство удовлетворения от закуривания и первой затяжки.