Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На правах старинного приятеля (уже исполнился год со дня их знакомства) Леня решил позвонить ей и справиться… Ну, хотя бы о здоровье.
— Спасибо за заботу, — сказала Елена. — Здоровье отменное. А ты как, все тем же занимаешься?
— Ага, — легко ответил Леня. — Все тем же.
Он не ощутил внутри себя того щемящего чувства нежности и жалости, которое тогда принимал за любовь. Он как будто действительно разговаривал со своей старой приятельницей, с которой хорошо вспомнить былое, но больше говорить как-то не о чем.
— Заходи, — неожиданно пригласила его Елена.
— Ага, как-нибудь забегу…
— Как-нибудь… Понятно…
— Нет, правда, зайду обязательно. Только сейчас дел полно.
Они равнодушно попрощались друг с другом. И Лене стало грустно. На этой женщине он еще недавно хотел жениться, а теперь не испытывал к ней ничего, похожего на те пылкие и светлые чувства, которые ему раньше казались вечными.
— Ну и ладно, — сказал он, без сожаления опуская трубку, в которой азбукой Морзе звучали короткие гудки. Может, и правда, все, что ни делается, к лучшему. Браки свершаются на небесах.
В который раз Леня барражировал «свой» район. Он снова напоминал о себе работникам жэков и дворникам, сгребавшим в большие коричневые кучи опавшую листву.
— Нет ли у вас тут каких-нибудь подозрительных безобразий? — спрашивал он, и ему с готовностью рассказывали о том, что в соседнем дворе угнали машину, что подростки на чердаке изнасиловали свою же подружку, за что и загремели лет на семь каждый, что от преступников житья нет, и куда, мол, вы в милиции там смотрите и за что зарплату получаете?
Болтался Леня частенько и около ларьков, которые стояли буквально один на другом возле ближайшей от него станции метро и у которых по вечерам кипела и бурлила жизнь. Как-то, покупая себе пиво и расплачиваясь с немолодой женщиной с внешностью типичной продавщицы, Соколовский услышал за палаткой какие-то глухие стоны.
«Что бы это значило?» — подумал он и заглянул в узкий проход между плотным рядом ларьков. Там метались какие-то черные тени. Кого-то явно избивали. Прохожие, услышав крики, в ужасе шарахались в стороны и спешили отойти подальше от драки, опасаясь, что вот-вот начнут греметь выстрелы.
Четверо били одного, мужчину средних лет в светлом кашемировом пальто. Как только он упал и уже не подавал признаков жизни, его подняли и потащили под руки. Ноги его безжизненно волочились по земле, взрыхляя носками ботинок мокрый, только что выпавший снег. Голова моталась из стороны в сторону, как увядший бутон цветка на тонком стебле. Четыре черные тени втолкнули избитого в стоявшую на обочине «девятку» и уехали.
Тут же раздался топот бегущих — это спешил наряд милиции. Леня сел в свою машину и, увидев, как вдалеке тают габаритные огни, спросил себя:
«Куда это они его повезли? Неужели убийство?»
Пришедшее на ум слово «убийство» вызвало мгновенную реакцию. Он тронулся с места и сел на хвост «девятке».
«Если он уже мертв, его не спасешь, — размышлял Леня, стараясь не афишировать факт своей погони. Для этого он держался на почтительном расстоянии от преследуемой машины и прижимался к ней только на светофорах. — Но, если он жив, ему можно помочь. Обычно в таких историях выкидывают тело на обочину и уезжают. Жаль, номер не разглядеть, заляпан грязью».
Вскоре, «девятка» въехала во двор нежилого дома. Это был выселенный, необитаемый дом, половина стекол в нем были разбиты, по комнатам гулял ветер, а въезд во двор был загорожен бетонными надолбами. Леня притормозил на улице и пешком подошел к углу дома. В руках он на всякий случай держат камеру. В темноте, на фоне белого снега, едва различались темные фигуры, вышедшие из машины. Они ввели, даже скорее внесли свою жертву в подъезд. Леня задрал голову.
«Куда это они его потащили?» — недоумевал он.
В черном здании загорелось единственное окно. И еще одно рядом с ним. Очевидно, дом не был пока отключен от системы электроснабжения. В нем никто не жил, но там происходило что-то такое, что требовало уединения и конфиденциальности.
Через несколько часов из подъезда вышли трое подозрительных личностей, погрузились в машину и уехали. Избитого с ними не было. Окно продолжало тревожно гореть.
Заинтересовавшись происходящим, Леня поднялся по темной лестнице, то и дело скользя ногами в отбросах, натыкаясь на мусор и сломанную мебель, которую выбросили выехавшие жильцы. Он приник ухом к двери квартиры, которой, по его расчетам, и принадлежало освещенное окно.
Из-за двери не доносилось ни звука.
На другой день Леня зашел к дворнику, на территории которого находился дом.
— Слушай, Иваныч, кто у тебя в этом доме живет?
— Да никто не живет, — ответил Иваныч, закуривая «Беломор». — Так, пацанва иногда пошалит, а так все нормально, тихо.
— А я вчера проходил мимо, гляжу — окно на третьем этаже горит.
— Да это бомжи, наверное, завелись. А я по ночам здесь не хожу, место глухое, темное. Подростки теперь — ничего святого, задушить готовы, только слово поперек вставь. А мне к чему с ними связываться?
— Дело ясное, что дело темное, — сказал Леня и сунул дворнику в руку деньги. — Ладно, Иваныч, будут непорядки, сообщи.
— Всенепременно, — заверил его Иваныч.
Вечером сыщик опять крутился около подозрительной квартирки, дверь которой была заперта, — ни один шорох из-за нее не доносился, а окно продолжало гореть тусклым тревожным светом.
С улицы донесся звук подъехавшей машины и хлопанье дверцами. Заскрипела пружина подъездной двери, послышались шаги и мужские голоса, отдающиеся эхом в тишине дома. Леня испуганно метнулся на этаж выше, но зацепился ногой за какую-то рухлядь и упал, произведя невероятный грохот, гулким эхом разошедшийся по необитаемому подъезду.
Шаги стихли.
— Слышишь, Паук, там кто-то есть, — сказал негромкий низкий голос.
Вошедшие остановились, прислушиваясь.
— Да нет, это кошки, панимаешь, — уверенно сказал голос с кавказским акцентом. И снова загремели тяжелые шаги.
Леня перегнулся через перила. Этажом ниже засветился желтый прямоугольник дверного проема.
— Ну, как он там? — снова прозвучал тот же восточный голос. И дверь захлопнулась.
Заинтересовавшись странной жизнью необитаемого дома, Леня ходил вокруг квартиры, как кот около сметаны. Ему было жутко, и от этого его еще больше тянуло туда. Черная громада мрачного здания угрожающе смотрела на него темными глазницами уцелевших окон, в которых плавала, как огромный белый зрачок, полная луна.
Шантажист не привык работать в пустых нежилых помещениях. Он привык иметь дело с домами, в которых жили люди, и можно было всегда позвать на помощь и что-то у людей разузнать. Как-то веселее трудиться, зная, что рядом есть хоть одна живая душа. А здесь хоть целую ночь ори — не доорешься. Подумают — привидения.