В дверь постучали, и в кабинет вошел седовласый эксперт.

– Разрешите, товарищ генерал?

– Входите, Лисин, входите. Заждались вас уже. Что-то есть?

– Есть, Петр Николаевич, – кивнул эксперт и уселся за приставной стол, положив перед собой папку с бумагами. – Во-первых, по пальцевым отпечаткам. Удалось во множестве идентифицировать отпечатки Григорьевой. Несколько отпечатков оставила ее соседка, Любовь Максимова. Других, пригодных для идентификации отпечатков, в квартире найти не удалось.

– Он что, ничего там не трогал? – с сомнением спросил Орлов.

– Маловероятно, что Юра ходил в квартире своей любовницы, засунув руки в карманы, – покачал головой Крячко. – Это подозрительно, и это бросилось бы Григорьевой в глаза.

– Влюбленная она, влюбленная, – вздохнул Лев. – Вы забыли? А влюбленный человек, он как в состоянии эйфории – едущий на него паровоз не видит, а вы о таких мелочах. Я думаю, что он стирал отпечатки. При каждом удобном случае стирал. Рукавом, например, благо у него футболка все время была с длинным рукавом. А вообще, вполне мог и не трогать. Он гость, развалился на кровати, а она его с рук кормила и поила.

– Лев Иванович, наверное, прав, – вставил эксперт. – Мы нашли несколько полустертых отпечатков. Обычно они так и выглядят, когда их пытаются наскоро удалить. Еще нам удалось получить образец ДНК из биологического материала.

– Какого материала? – не понял Орлов. – Кровь?

– Ну что ты, Петр Николаевич, – прыснул в кулак Крячко. – Они же там любовью занимались. Сперма, конечно!

– О, отошел после чая, – хмыкнул генерал. – Развеселился. Еще что-то есть важное, Валерий Семенович?

– Есть. Мы проанализировали вещество в стакане. Григорьеву усыпили, но дозировка оказалась слишком высокой. Еще немного, и сердце просто остановилось бы.

– И что это за вещество? Лекарственный препарат?

– Скорее даже не препарат, а полуфабрикат. Это неочищенное вещество, основа из группы фенобарбиталов – производной барбитуровой кислоты. Используется оно в фармакологии для производства лекарств. Думаю, что преступник не смог определить нужную дозу, поэтому в некоторых случаях женщины и погибали.

– Значит, парень имеет доступ к этим веществам, – сказал Крячко и стал что-то быстро писать у себя в блокноте. – Либо он работает там, где используется это вещество, либо кто-то из его знакомых или родственников, либо он знает, где это можно украсть. То есть у него есть негласный доступ.

– Слушайте, ребята! – Гуров обвел взглядом своих коллег. – Мне кто-то может сказать, ну, хотя бы гипотетически, почему преступник не помыл стакан? Ведь это улика, серьезная улика, это ниточка, за которую полиция явно может размотать клубочек. Он что, совсем дурак? Судя по его поведению, далеко не дурак. Так в чем дело?

– В квартире Григорьевой, – напомнил Лисин, – нет признаков спешки, с которой преступник покидал помещение. Никто ему, видимо, не мешал помыть стакан.

– Не посчитал нужным прятать следы вещества, которым усыплял, – задумчиво повторил Орлов. – Причин может быть несколько: либо он рассчитывал, что вещество успеет разложиться за то время, пока полиция сможет начать его исследовать, либо он думает, что мы не догадаемся о том, как он усыплял свои жертвы. И еще одно объяснение. Он даже не догадывается, что по тому веществу на него можно выйти.

– Вещество не разлагается. Его следы могут сохраняться достаточно долго, если только это не проточная вода или не высокая температура, – подсказал эксперт.

– Значит, завтра мы первым делом займемся определением предприятий, которые используют это вещество в производстве лекарственных препаратов, – решительно заявил Гуров. – Хотя понятно, что такого рода предприятий в Москве и Московской области достаточно много. Но делать это придется.

Все поднялись, эксперт положил перед Гуровым материалы исследования вещества из стакана в квартире Григорьевой, Крячко широко зевнул и остановился у двери, ожидая напарника, Орлов натягивал китель, пытаясь одновременно набрать номер телефона своей жены.

– Почему он не помыл стакан? – еще раз вслух спросил Гуров. – Следы преступления, тем более орудие преступления принято прятать первым делом. Это «азы» преступного промысла. После стольких доказанных эпизодов его нельзя считать неопытным. И все же… Почему он не помыл стакан?

Профессора Пожарского Гуров знал давно. Жена ученого была завзятой театралкой, но сам Борис Аркадьевич почти не интересовался ничем, кроме науки. Не было в Москве специалиста, который бы так глубоко знал историю фармакологии. В этой области Пожарский обладал практически энциклопедическими познаниями. Несколько раз Гурову приходилось бывать на светских мероприятиях, где присутствовали светила отечественной медико-биологической науки, и каждый раз Борис Аркадьевич умудрялся поражать полковника интересными сведениями из истории науки и открытий в области фармакологии. Что уж говорить о студентах, которые слушали лекции профессора с раскрытыми ртами. Бывало, что на лекции сходились даже слушатели с других факультетов мединститута. А уж в самом НИИ фармакологии считалось за счастье стать соавтором профессора Пожарского в каком-нибудь издании, сборнике или просто медицинской периодике.

Невысокий, худощавый, с непослушными вьющимися волосами, профессор встретил Гурова в коридоре института и, обняв за плечи, потащил в свой кабинет. Эмоциональность ученого порой проявлялась во всем, кроме непосредственной работы с материалами в лаборатории или изучения первоисточников. Здесь уж профессора было не оторвать от работы: он погружался в среду полностью и без остатка.

– Дорогой Лев Иванович! Вы не поверите, – оживленно говорил Пожарский, то и дело дергая узел своего галстука, который и так уже основательно съехал набок. – Мы с Элечкой вот только-только говорили о театре и вспоминали, что давненько не бывали на спектаклях Машеньки. Кстати, как она? Как ее самочувствие, как творческое состояние? Помнится, в последний раз вашу супругу одолевала некая хандра, присущая подготовке премьеры.

– Все хорошо, Борис Аркадьевич! Не переживайте. В театре все идет своим чередом, все живы и здоровы. А я к вам по делу, по вашей части мне очень нужна консультация.

– Что, кто-то нездоров? – Пожарский так артистично всплеснул руками, что Лев едва не рассмеялся.

Усаживаясь в большое кожаное кресло, он осмотрелся. Да, в этом кабинете Пожарского ему еще не приходилось бывать. Старина, начало прошлого века. Не только кресла, но книжные шкафы и те старинные. За стеклами виднелись корешки научных изданий с фамилиями авторов, вызывающими благоговейный трепет: Бухгейм, Амбодик-Максимович, Нелюбин, Пирогов, Филомафитский. Здесь же стояли издания Римского Высшего института санитарии, института Макса Планка, Каролинского института. Несмотря на относительную молодость Пожарского, ему было всего около пятидесяти лет, он умудрялся сохранять в кабинете и в своем отделе атмосферу старой русской профессуры.