ответ, и мы с ним бросились к дальней стене главного грота, в направлении, откуда ощущались энергетические пульсации Альфы.

То ли натиск врага был слишком силен и наше зрение помутилось, то ли мы слишком спешили и были невнимательны, но провал попался нам под ноги совершенно неожиданно. Мы с Посвященным оступились и покатились вниз, в темноту, под крутой уклон.

* * *

Когда Эдуард Прохоренков только колол себе кровь пророка, он думал, что все будет иначе. Что знать будущее – это хорошо и полезно. Ну, вот теперь он знает. И что, от этого легче? Да нет ничего хуже, чем все знать и ничего не мочь сделать, ничего изменить… То есть, если сложить лапки и сдаться, хуже сделать можно, а вот лучше…

Ну а чего они хотели, в самом деле? Последний бой – он трудный самый. Они встали в круг, заключив в его центр Риту с Глебом, а также Игоря. Двое последних работали по уязвимым точкам Альфы, сковывая его энергию и мешая в полную силу обрушиться на Посвященного и Художника. Хоть бы у них все получилось! Только для этого остальным нужно продержаться хоть какое-то время… Рита пыталась поддерживать отряд жизненной силой из своего неприкосновенного запаса, который она наполнила перед самым походом. Но запас этот далеко не бездонный, а здесь, на холодном необитаемом острове среди мертвых камней, пьющей жизнь неоткуда восполнять ресурсы, так что надолго ее не хватит… А остальных? Их было пятеро – четыре сувайвора и Сеятель против дюжины… нет, уже почти двух десятков полупроекций вражеских Источников. И враги будут только прибывать.

Боль, дикая, наваливающаяся медведем усталость, тошнота, темнота и муть в глазах, а также невероятное, запредельное напряжение – вот что составляло сейчас всю реальность Эдуарда, да и всех остальных, видимо, тоже. И еще полупрозрачные черноглазые твари, ставшие сейчас воплощением всего самого ненавистного в жизни. Он сжимал руку жены, черпая из любви силу не меньше, а может, и больше, чем из ненависти. Они с Алиной еще не говорили о детях, как-то по умолчанию отодвигая этот разговор на потом, «когда все более-менее успокоится». Сейчас в это верилось слабо, особенно учитывая, что видел Эдуард в своем пророческом трансе, но бился он и за этот, пусть маловероятный вариант возможного будущего, хоть и считал, что из него в любом случае вряд ли выйдет хороший отец. Бился за шанс привести еще одного человека в мир, где людей не будут называть отжившими, где можно будет строить планы больше чем на несколько часов вперед, не ходить постоянно настороже, будучи готовым в любой момент отразить нападение, и вообще – жить, а не выживать. За хороший мир. Он знал и чувствовал, что все, кто сейчас вместе с ним в кольце (ну, кроме, быть может, Сеятеля), тоже сражаются за такой мир. Если не для себя, то хотя бы для тех людей, кто еще уцелел, и, возможно, для будущих поколений.

За что бился Сеятель? Большой вопрос. За что может сражаться машина? За залитую в нее правильную программу? За собственное выживание? Для холодного разума, пришедшего из космоса, все это вряд ли достаточная мотивация, чтобы стоять насмерть в бою с превосходящими силами врага. Быть может, этот американский сувайвор, в чьем теле находится Сеятель, все еще частично жив и это его личность толкает Источник на подвиги? Других объяснений отваге и самоотверженности нового союзника Эдуард не находил. Но если б не Сеятель, их бы наверняка уже смяли…

Впрочем, и так скоро сомнут. Они не могли контратаковать, не имели ни малейшей возможности. И не только из-за постоянного натиска врага. Эти фантомы были неуязвимы в отличие от привычных уже охотников, которых могли материализовать и убить сувайворы. Тут выручили бы только становые боеприпасы в большом количестве, а их не было (несколько дротиков в разгрузке Алины не в счет). Отряд сидел в глухой защите, истощая свои ресурсы.

Это был самый странный бой в жизни Эдуарда. Никто не двигался, не стрелял, не размахивал оружием и не плевался ядом. Просто в воздухе висела незримая концентрированная смерть, которая постепенно приближалась к отряду, и был лишь вопрос времени, когда она кого-нибудь коснется. Очень небольшого времени. Черноглазые призраки убивали их, не делая ни одного шага и даже не шевелясь. Как же трудно было держаться из последних сил, зная, что… Нет-нет, нельзя думать об этом, ибо такие мысли отнимут последние силы, последнюю волю к сопротивлению. И никому сказать об этом тоже нельзя, это будет жестоко – отнять у них надежду. Пока что они бились, еще веря в возможность победного финала. Нельзя лишать их этого. Дар пророка в данном случае обернулся проклятием, но пусть это проклятие падет лишь на него, Эдуарда.

Он вдруг вспомнил разговор с Посвященным, когда тот сказал, что пророческое видение – не приговор. Что шанс изменить увиденное будущее мал, но не равен нулю. Поэтому бороться, бороться из последних сил, даже если кажется, что этих сил уже нет. Вот как борется этот мальчишка, сын Художника и Риты. С самим Альфой ведь борется! И противостоит ему на равных. А раз так, остальным стыдно сдаваться.

Эдуард смотрел в черные глаза смерти и уже почти чувствовал на себе ее хватку. А еще он чувствовал, что приближается момент, когда она заберет первую жертву. И ощутит это весь отряд – благодаря интеграции… Так, вот оно! Первый… Боль… удушье… ужас и отчаяние. Шахматист… Его белое лицо и подломившиеся колени. Натиск усилился, а в отряде на одного бойца меньше. Значит, и за следующей жертвой дело не станет – Эдуард знал, кто это будет. Знал и заранее испытывал горе, но ничего не мог сделать, кроме как продолжать держать общий энергетический и ментальный щит… Опять боль… Сильная… И полное истощение – не осталось никаких жизненных ресурсов. Эдуард ощущал ее как свою, хотя и понимал, что в данный момент умирает не он.

– Черти полосатые! – прозвучал в тишине предсмертный шепот, и мертвое тело Дрона упало ничком.

Сделалось еще тяжелее. У Эдуарда в глазах стоял туман, в горле пересохло, голова разламывалась от дикой боли. Поэтому он не сразу отличил чужую боль от своей. Предсмертную боль… Так, это странно. Следующим должен был умереть мальчик… Но кто-то вмешался. Кто-то взял на себя энергетический удар, предназначавшийся Глебу… И в тот же миг Эдуард понял, кто это, поскольку в их групповой интеграции образовалась кровоточащая пустота… на месте Игоря Бахтина. Их осталось пятеро в кольце, и еще двое ушли к Альфе. Посвященного и Художника Эдуард